Эльдар Рязанов

Написать сценарий на историческую тему Рязанов сначала предложил Брагинскому, но тот отказался. Несмотря на то что один из первых сценариев Эмиля Вениаминовича представлял собой художественную биографию Василия Сурикова, впоследствии Брагинский не испытывал ни малейшего желания погружаться в пыль веков, предпочитая писать о современной ему советской действительности, причем в одном и том же излюбленном жанре трагикомедии.

Тогда Рязанов обратился к драматургу с противоположными склонностями — Григорию Горину. Тот тоже писал исключительно трагикомические пьесы и сценарии, но как раз почти не обращался к современности. По крайней мере — напрямую. В подтексте же своих сочинений, посредством эзопова языка Горин, конечно, целенаправленно стремился проводить параллели с советской действительностью, подчас довольно острые. Словом, Григорий Израилевич был самым ярким последователем Евгения Шварца, чьи знаменитые пьесы-сказки 1930–1940-х годов предназначались не столько для детей, сколько для интеллигентных и интеллектуальных взрослых. Символично, что одним из последних реализованных киносценариев Горина как раз и стала адаптация некогда запрещенной пьесы Шварца «Дракон»: советско-западногерманский фильм «Убить дракона» вышел в 1988 году в постановке главного «горинского» режиссера Марка Захарова.

Ну а в 1980 году «горинским» режиссером (да при этом еще и полноценным соавтором-сценаристом блестящего драматурга) единожды в жизни стал Эльдар Рязанов. Изначальный замысел Эльдара Александровича был более чем расплывчат: хотелось снять картину о николаевской, пушкинской России, первой половине XIX века — эпохе, чрезвычайно занимавшей Рязанова. Опыт постановки «Гусарской баллады» говорил о том, что кино на исторические темы получается у режиссера не хуже, чем на современные. Образ гусара как одного из ключевых героев явно тоже был навеян пьесой Александра Гладкова: корнет Плетнев — явный наследник поручика Ржевского. Прочих персонажей, как признавался потом сам Рязанов, они с Гориным позаимствовали из дореволюционных русских водевилей: провинциальный актер-трагик и его дочка-инженю, облеченный властью подлый злодей и его пронырливый слуга, прямодушный героический полковник и изворотливый комический старик… Почти все основные роли, кроме двух молодых героев, писались в расчете на конкретных артистов — Олега Басилашвили, Георгия Буркова, Валентина Гафта, Зиновия Гердта, которые и сыграли в картине.

Сценарий, озаглавленный строчкой из старинного романса, был написан Гориным и Рязановым в течение лета и осени 1978 года. Соавторство, как и в случае произведений Брагинского-Рязанова, было полностью равноправным. И все же типично горинские места вычленяются из сценария довольно легко. Рука мастера парадоксов и ударных неожиданных реплик, коими Горин обычно заканчивает диалог, чувствуется, например, в сцене, где штабс-капитан Третьего отделения Мерзляев допрашивает продавца попугаев, высказывающих крамольные мысли:

«— Фью-ить!.. Фью-ить! — присвистнул Мерзляев.

Первый попугай немедленно захлопал крыльями и отозвался: „Царь дурак!“

Второй подхватил: „Царь дурак!“

Тут же включился третий: „Царь дурак!“

Четвертый попугай пришел от этих криков в дикое возбуждение, заметался по клетке и заорал громче остальных: „Дурак! Дурак!“ — и неожиданно добавил: „Долой царя!“

— Не виноват! — взмолился хозяин лавки. — Господин офицер, не учил я их этому… Ей-богу!

— Сами, что ль, додумались? — иронизировал Мерзляев.

— Я ж объяснял, ваша милость, — я купил одну птицу на рынке…

— У кого?

— У мужика какого-то. С большой бородой. А этот попугай и научил всех остальных.

— Где ж зачинщик? — поинтересовался Мерзляев.

— Мужик, что ль?

— Попугай…

— Улетел как назло.

— Бежал, значит, — усмехнулся Мерзляев. — Ну хорошо. Допустим, первый научил второго, второй — третьего… Я еще могу понять. Но вот этот-то мерзавец, — он ткнул пальцем в клетку с четвертым попугаем, — он же не просто повторяет — он выводы делает!»

Вот еще несколько фрагментов из сценария «О бедном гусаре…», подобных которым немало в самых знаменитых единоличных творениях Горина, прекрасно экранизированных Марком Захаровым, — «Том самом Мюнхгаузене» и «Формуле любви».

«— Как это я в него стрелой не попал? — вздохнул Бубенцов. — Попал бы — и ничего бы не было. Ах, чурбан гусарский!

— Остолоп! — поддакнула Настя.

— Видишь, и тебе он нравится. Как же такого парня предавать? — вздохнул Бубенцов»…

«— Слушай, Артюхов, ты мне Бубенцова — уж не знаю, кто он, карбонарий, шпион или шулер, — вынь да положь! Установить по городу посты наблюдения… В театре…

— Уже стоит! — отчеканил Артюхов.

— В лазарете у Плетнева…

— Уже лежит!

— Где дочь Бубенцова?

— Уже сидит.

— Как?! — вздрогнул Мерзляев.

— Она пришла папеньку встречать к тюрьме, а мы ее тут же и сгрябчили!»…

«— Господа актеры! — прервал гекзаметр Артюхов. — В театре обыск. Ищем мещанина Афанасия Бубенцова. Кто его видел?

Римляне безмолвствовали.

— Проведем поименное дознание! — сказал Артюхов, переждав паузу. — Вы кто? — обратился он к толстому усатому патрицию.