Эльдар Рязанов

Основным местом действия сценария-повести был поселок с нарочито символическим названием «Закат коммунизма». «До того как стать обитаемым, поселок был паровозным и вагонным кладбищем. Но когда в нем поселились люди, он превратился в обычный поселок, не уступающий грязью и убогостью многим другим. К вагонам всех времен и народов прилепились деревянные будки, кузова троллейбусов, металлические контейнеры, кабины грузовиков, загадочные сооружения, приспособленные под жилье. Из труб буржуек шел дым. Сушилось белье. Копошились люди, бегали с лаем собаки. У костра сидела веселая компания. В центре поселка вместо памятника стоял старый паровоз…»

Основной сюжет «Небес обетованных» сам по себе условен и даже нелеп: авторы словно специально подчеркивают, что им важно показать набор реалистически-натуралистических сценок из жизни обитателей поселка, а на что эти сценки нанизаны, не так уж важно. Столкновение низменного бытовизма с фантастическим фарсом производит отталкивающее впечатление — может, именно за счет топорности, с какой эта контаминация произведена. Повесть (и фильм) начинается с того, что хромой вожак бомжей — отсидевший экс-коммунист Митя по прозвищу Президент — будит среди ночи весь поселок (несколько десятков человек) и сообщает им радостное известие: только что-де прилетали инопланетяне и обещали всех нас забрать в небеса обетованные. Сигналом к их повторному визиту будет выпадение голубого снега.

В конце такой снег, ясно, выпадет — и бомжи улетят в счастливое инобытие: тот самый старый паровоз, что покоится в центре поселка, взмоет в небеса сразу после того, как поселок сровняют с землей танки, присланные сюда властями для освобождения территории под постройку совместного предприятия с американцами — фабрики по производству презервативов.

В общем, типичное использование известного с античных пор приема «бог из машины», хотя какого-либо иного способа закончить фильм на оптимистической ноте, пожалуй, действительно нельзя было измыслить. А без подобной ноты картина размазывала бы зрителя по стенке еще успешнее, чем «Дорогая Елена Сергеевна»; только тут и катарсису (еще один античный термин) неоткуда было бы взяться. В общем, с точки зрения успешного решения поставленной перед собой творческой задачи Рязанов все сделал максимально правильно. Другой вопрос: так ли уж необходимо было загонять себя в рамки именно такой задачи? Грубо говоря, стоила ли овчинка выделки?

Во всяком случае, Эльдар Александрович ни о чем, связанном с этой постановкой, не жалел — время и общественные настроения более чем благоволили появлению такой картины. Хотя в самых близких к Рязанову кругах «Небесами обетованными» многие были озадачены. Так, Василий Катанян записал в дневнике 30 марта 1991 года:

«Говорили с Зоей Фоминой.

— Зоя, как ты думаешь, почему сегодня никто не говорит Элику о недостатках в его фильмах? Ну, я молчу, чтобы его не огорчать, да и в готовом фильме уже ничего не исправить. А когда я давал советы по сценарию, он не прислушивался. Я и перестал.

— Думаю, что дело не только в этом. Раньше, в молодые годы, когда мы работали вместе, мы были на равных и всё друг другу говорили. Я ему говорила все. А теперь он знаменитость, и окружающие смотрят на него снизу вверх. И не решаются. Кроме того, я тоже не хочу его огорчать, ведь столько сил он тратит, он показывает уже готовый фильм, когда изменить уже ничего нельзя. Раньше ведь я смотрела и пробы актеров, и материал, и он очень прислушивался. Ты же помнишь. А теперь сам знаешь».

Огорчил Рязанова отказом сниматься в «Небесах…» один из самых давних его соратников — Юрий Яковлев, прямо сказавший, что ему «не понравился сценарий»:

«Я прочел его и спросил Эльдара: „Неужели тебе интересно снимать эту чернуху?“

„А тебе надо, чтоб я снимал сопли и слюни?“ — ответил он».

На это Яковлев ничего не сказал, хотя мог бы язвительно поинтересоваться в духе самого Рязанова: мол, позволь, стало быть, «Гусарская баллада» и «Ирония судьбы» — это были сопли и слюни?

Юрия Васильевича тем более можно понять, что ему была предложена самая жалкая роль в сценарии — сладострастного старичка Феди, живущего по чужим дачам и собирающегося жениться на юной шлюхе Жанне, учащейся ПТУ.

В итоге сыграть Федю совершенно не побрезговал Олег Басилашвили. Возможно, актер воспринял эту роль как уникальный эксперимент — настолько ничтожного человечка он явно нигде больше не изображал. Пожалуй, единственный момент в «Небесах…», где на Басилашвили можно смотреть без слез, — это когда он исполняет романс Андрея Петрова на стихи Эльдара Рязанова «Молитва» (кстати, верующим автор слов себя не считал, но к религии относился с почтением):