Эльдар Рязанов

Кстати, сценарий был даже «чернушнее» получившегося фильма. Вот, например, сцена, в которой Фима, Катя и Банзай похищают Жанну, чтобы узнать от нее, что случилось с Федей после того, как его вышибли с чужой дачи:

«Машина остановилась у оврага на окраине города. Вдалеке белели многоэтажные новостройки. В овраге же была устроена грязнющая, вонючая свалка. <…>

— Выходи! — Фима распахнула дверцу и с помощью Кати стала выпихивать девку из машины. — Банзай, дай наган!

Полковник достал из-под сиденья пистолет и любовно погладил его:

— Именной. За Муданьцзян.

— Ну, вы, придурки! — заорала Жанна. — Что вы делаете?

И Жанна плюхнулась на землю, вцепилась в нее.

— Вставай и иди вниз! — поднимая ее за шиворот, приказала Фима. — И не оглядывайся.

— Нет, — заскулила Жанна и отползла. — Не надо!

— Вставай и иди! — Фима была неумолима.

— Тетеньки, миленькие! Не убивайте меня! — запричитала Жанна. — Я тут ни при чем. Это Вовец с Андрюхой… Я ничего не знала.

Жанна и Фима стояли в центре свалки друг против друга. Вокруг них валялись разбитые гниющие арбузы и истекали соком. Фиму трясло, но она упорно наводила пистолет на „жену“ брата.

— Говори же! — прохрипела старуха.

И тут Жанну как прорвало. Захлебываясь слезами и соплями, она рассказала о последних часах Феди.

— Они подстерегли Федора Степановича около училища, где он ждал меня. Привезли на станцию… А там надели на него собачий ошейник, поставили на четвереньки и провели до композиторского дома. Лаять заставляли. Потом привязали его и ушли… Не стреляйте в меня… Я беременна… Я ничего не знала.

Лицо Фимы исказилось, стало страшным. Она выронила пистолет и стала терять сознание. Жанна помчалась прочь, но за ней никто и не гнался. Банзай и Катя хлопотали около Фимы».

Да уж, ученики «дорогой Елены Сергеевны» на фоне таких пэтэушников выглядят агнцами.

Через несколько страниц отвратительная сцена получает продолжение:

«— …Чего звал? — спросил Вовец, выходя из парадного.

— Для компании… — объяснил Андрюха. — Не одному же мне отдуваться! <…>

Вовка оглянулся и испугался. Рядом стояли вооруженные Президент и Банзай. <…>

— Кто убил Федю? — грозно спросил Президент. <…>

Парни затараторили в два голоса:

— Это все Жанка… Она нас попросила… Мол, дед ей проходу не дает… И вообще…

— Вставайте на четвереньки! — приказал Митя, продолжая держать на мушке „парторга“. <…>

Вовец и Андрюха опустились на четвереньки. Подскочили Катя с Фимой и надели на парней ошейники с поводками.

— Вы что, бабки, совсем сдурели? — возмутился Вовец.

— Молчать! — гаркнул Банзай. — Слушай мою команду! Где тут у вас главная площадь? В сторону площади шагом марш! <…>

Парни на четвереньках запрыгали по ночной пустынной улице. Следом за ними, едва поспевая, семенили Катя и Фима. <…>

„Собаки“ непрестанно матерились и неуклюже прыгали по булыжнику поселковой улицы. Сзади ехала машина, и Митя, открыв окно, держал под прицелом ружья молодых псов.

— Хватит материться! Лаять! — приказал Президент.

Сломленные трусливые парни начали послушно гавкать. На центральной площади поселка на невысоком постаменте стоял памятник с неизменной кепкой в руке. Старики привязали Андрюху к ноге статуи, а Вовца к руке с кепкой.

— Будете лаять до утра! — распорядился Банзай. — Мы проследим.

— Если кто замолчит, — сурово добавил Митя, — может распрощаться с жизнью! Девочки, свяжите им передние лапы.

После того как приказание было выполнено, Фима скомандовала:

— Ну, начали гавкать!

Ребята вяло залаяли.

— Повыразительнее! С душой! — зло приказал Президент, а Банзай пригрозил винтовкой. Парни залаяли громче и старательней. Для разнообразия Вовец иногда скулил, а Андрюха завывал по-волчьи».

К счастью, в окончательный монтаж фильма эти сцены не вошли — с ними картина получилась бы вконец безобразной. Рязанов и сам это вовремя понял. Пожалела об утраченной сюжетной линии, кажется, только безбашенная Лия Ахеджакова:

«…во время съемок, было дело, нам с Наташей Щукиной даже по колено в жидких помоях утопать пришлось. Правда, эту сцену потом вырезали. Была около „Мосфильма“ особая помойка, да и сейчас, по-моему, есть. Там находится микрорайончик с роскошными коттеджами, и как раз слева от него, через дорогу — эти самые жидкие „миазмы“, в которые проваливаешься по щиколотку. Туда сбрасывают гнилые овощи, арбузы, все это гниет, и вывезти никак нельзя, хорошо, потом земля все съедает. Помню, когда снимали эту большую и страшную сцену, вокруг в жидкой гадости плавали бинты, больничные отбросы, гниющие дыни, которые какая-то машина сгрузила. И мы со Щукиной туда падали. А Броневой не полез в „миазмы“, руководил с „берега“. Мне кажется, это была лучшая моя сцена. Но потом Рязанов решил убрать целую сюжетную линию, которая ему по мысли казалась злой, а вместе с ней вырезал и наш „помоечный“ эпизод».

Впрочем, по свидетельству той же Ахеджаковой, никто из актеров, согласившихся сниматься, не роптал не только на сценарий, но и на довольно каторжные условия работы: