Эльдар Рязанов

«Первоначально это был люмпенизированный тип, — рассказывал о персонаже Алексей Тимм. — У меня есть такие друзья, филологи и кандидаты наук, они занимаются чем угодно или ничем не занимаются, медленно скатываются. Так и было в заявке — „принадлежит к поколению, которое бурно приветствовало перестройку, но не вписалось ни в какие ветры перемен“, — такой был образ. Но тут режиссер сказал: „Я исчерпал свой лимит люмпенов в фильме ‘Небеса обетованные’, и я люблю учителей, врачей и т. д.“. То есть мы облагородили всех героев и значительно усложнили историю. Если первоначальный замысел был очень локален, прост — такой настроенческий фильм, то сейчас это превратилось в сценарий полифонической комедии с несколькими параллельными линиями, с усложненными характерами и взаимоотношениями».

Неизвестно, шло это от Тимма или от Рязанова, но ключевая коллизия «Дуралеев» вновь была фантастической. После инопланетных гостей в «Небесах обетованных» и посланцев из других измерений в «Предсказании» Эльдар Александрович обратил свой взор на переселяющиеся души. И если то же «Предсказание» начиналось с правдивых пророчеств цыганки, то прологом к «Дуралеям» стал вещий сон Юрия Каблукова, который в прошлой жизни был обрусевшим французским офтальмологом Огюстом Деруленом.

Во время Октябрьской революции ожидающий экспроприации Дерулен прячет жестяную банку с драгоценностями в замаскированный сейф в одной из гипсовых кариатид, украшающих его роскошную московскую квартиру. И когда в дверь уже рвется отряд революционных матросов, Дерулен успевает снять с запястья своей супруги Полины бриллиантовый браслет и спрятать его в ступне той же кариатиды.

Озадаченный этим сном Каблуков в тот же день знакомится с бывшей библиотекаршей Ксенией Засыпкиной, ныне работающей в книжном лотке и делящей кров с псом Портосом. Выясняется, что окулист Огюст Дерулен был ее дедушкой, профессиональные навыки которого очень не помешали бы сегодня внучке. У спотыкающейся на каждом шагу Ксении не просто крайне плохо со зрением — ей вскорости грозит полная слепота, а спасти глаза можно лишь посредством дорогостоящей операции.

Первоначальная стадия молниеносно завязывающегося романа между Юрием и Ксенией сопровождается мнительностью первого и напористостью второй (такого расклада в фильмах Рязанова еще не было):

«Не прерывая поцелуя, они присели на тахту, а потом вытянулись на ней. Но вдруг Каблуков забарахтался, как утопающий, вырвался, вскочил и шарахнулся в сторону.

— Не, не, не, не! — простонал он, спешно сел на стул и сжал колени.

— Но почему? — изумилась Ксения. <…>

— Это будет кровосмешение! Инцест! — воскликнул Каблуков.

Женщина резко присела и по привычке одернула юбку.

— Пустые увертки!.. Ты просто… не любишь меня.

— Люблю! — заверил без раздумий Юра. — Еще как люблю! Впервые в жизни! Но есть роковые факты!.. Доказательства!

— Какие могут быть факты, когда женщина говорит мужчине „да“?!

— Я не могу… Ну, это самое!.. С собственной внучкой!

— Все это чушь и выдумка!

— А мой внезапно прорезавшийся французский язык?.. А мои познания в глазных болезнях?! И наконец, клад за стеной!

— Пропади он пропадом, этот клад! — Ксения вскочила с тахты. — Когда мы с матерью так нуждались, так бедствовали — где вы были раньше со своим кладом?!

— Да пойми ты наконец! — заорал Юра. — Физически, в качестве Ю. Каблукова, я к ценностям не имею никакого отношения! Все это — твое!

— Ага! Попался! — просияла Ксения. — Так, значит, в качестве Ю. Каблукова у тебя со мной нет никакой родственной связи?

— Ни малейшей!

— Тогда… — Женщина шагнула к Юре и вновь обняла его. — Тогда — на тахту, пожалуйста!»

В общем, тема инцеста заминается как вздорная, зато в существование реинкарнации в итоге уверятся все — не только Ксения с Юрой, но и бывшая жена последнего Светлана с его же другом-напарником пролетарского типа Федей Илялиным.

Кинокритикам данный сюжет не показался — в нем увидели неловкое смешение «Огней большого города» (1931) Чарли Чаплина, где недотепа влюблялся в слепую продавщицу, и совсем недавних «Снов» (1993) Карена Шахназарова, где супружеской чете дореволюционных аристократов снилась постсоветская Россия, в которой их инкарнации влачили самое жалкое существование.

Кроме того, линия с поиском клада, спрятанного в революцию, напоминает не только о «Невероятных приключениях итальянцев в России», но, конечно, и о романе «Двенадцать стульев». Так, в следующем фрагменте Тимм и Рязанов, кажется, прямо отсылают к памятной сцене из бессмертного творения Ильфа и Петрова:

«Федор Илялин балансировал на стуле перед зеркалом. Он вонзил под грудь правой нимфы-кариатиды стамеску и стукнул по ней молотком. Стамеска углубилась в пышную форму. Посыпались кусочки алебастра и гипса. Федя надавил на инструмент, как на рычаг. Внутри что-то металлически щелкнуло, скрипнуло и… Грудь распахнулась, словно дверца сейфа.

— Есть тайник! — закричал Каблуков. — Значит, все правда!..

В мистическом ужасе Федор отпрянул от зияющей черной дырки, образовавшейся в нимфе, спрыгнул со стула.