Эльдар Рязанов

Расширяя границы театра до самодеятельного, авторы фильма показывают невостребованность людей, одаренных в различных сферах. Ведь, по сути, все „жулики“, показанные в фильме, необычайно талантливы, изобретательны и предприимчивы. Тот же Дима Семицветов способен организовать покупку и доставку магнитофона через границу, которая, как было принято считать, „на замке“. Димин тесть, роль которого исполняет Папанов, не из нужды, а из удовольствия выращивает „кулубнику“. Да и сам Деточкин — талантливый сыщик, но поскольку на его услуги у государства нет спроса, он вынужден заниматься всем этим на досуге. Заметим, что в России „самодеятельным“ называлось экономически активное, трудоспособное население, которому, в силу условий 1960-х гг., приходилось свою экономическую активность либо ограничивать пределами дачного участка, либо проявлять в нелегальной сфере. Иная активность населения (идеологическая, политическая) исключалась вовсе, иной активности было место только на подмостках клуба, она реализовывалась лишь в исполнении классических пьес.

Метафора „народного театра“, использованная авторами, позволяет показать смещение не только границы между театром и жизнью, но и между „своими“ и „чужими“: миру формально честных перед законом „ловкачей и жуликов“ противостоит Деточкин, который „хоть и вор, но бескорыстный, честный человек“. Фильм отразил страшную в нравственном отношении реальность последней трети XX в., когда практически повсеместно „преступный“ и „честный“ перестали быть антитезами. Смешение этих нравственных категорий привело к появлению этических мутантов — формально честных и формально преступных людей. Поэтому и борьба с такими мутантами условна, она идет не по законам совести и даже не по законам жизни — она идет по условным законам театра: „С жульем, допустим, надо бороться“».

Денис Горелов в своем разборе картины также подметил, что она обличала «бессилие системы в целом»: «Все это показывало колоссальные краеугольные проблемы социализма. Искусственно удерживаемые низкие цены загоняли общедоступный товар на черный рынок. Ножницы между реальной и госценой обогащали целое поколение Семицветовых. С ростом достатка и платежеспособного спроса их капиталы вышли из подполья и стали довольно назойливо мозолить рядовым пешеходам глаза».

Немудрено, что запуск фильма, говорящего об этих проблемах в открытую, столь долго мариновался в высоких инстанциях. Однако Рязанову, как видно, не наскучила эта нервозная обстановка, в которой он вынужден был заниматься своей основной работой, и со следующей картиной по собственному с Брагинским сценарию он хлебнул ничуть не меньше.

«Берегись автомобиля» — не единственное произведение Брагинского и Рязанова, изначально написанное в форме сценария и лишь потом переделанное в повесть (в последующие годы чаще получалось наоборот). Каждое из их совместных киносочинений (не считая сценария «Невероятные приключения итальянцев в России», над которым корпели целых четыре автора и который так и не стал повестью) существовало в двух вариантах: «служебном» (для съемочной группы) и «литературном» (для обычных читателей). После дебютной работы, как бы непреднамеренно «написанной дважды», соавторы предпочитали создавать всякую новую вещь сразу как полноценное художественное произведение (повесть или пьесу), после чего можно было в два счета ужимать и упрощать его до уровня киносценария.

Так писался и «Зигзаг удачи», сюжет которого вновь был подсказан приятелем одного или обоих авторов. Сей приятель поделился немудреной историйкой о некоем работнике некоего учреждения, заведовавшем кассой взаимопомощи и втайне от коллег регулярно заимствовавшем из нее средства. На эти средства работник приобретал облигации госзайма перед розыгрышем очередного тиража. Если облигации выигрывали, работник клал вырученные деньги себе в карман; если же — нет, то он продавал их и возвращал нужную сумму в кассу.

Рязанову с Брагинским такой зачин показался плодотворным. Понятно, однако, что авторы не собирались строить повесть на сугубо потаенных делишках одного-единственного персонажа. Тайное должно было с самого начала стать явным. Как же коллеги могли обнаружить пропажу средств из общей кассы? Очень просто: например, если бы возникло коллективное желание устроить междусобойчик. А по какому случаю оно могло возникнуть? Ясно, что по случаю важного для всех праздника. 7 Ноября или 9 Мая явно не годились для подобного сюжета — так в него сам собой напросился праздник Новый год. То было его второе, но далеко не последнее появление в творчестве Рязанова.