«Раньше настоящие мужчины ходили в манеж гарцевать на выхоленных лошадях, отправлялись в тир стрелять в бубнового туза, в фехтовальные залы — сражаться на шпагах, в английский клуб — сражаться за карточным столом, а в крайнем случае шли в балет. Сегодня настоящие мужчины ходят в баню. Тот, кто думает, что баня существует исключительно для мытья, глубоко заблуждается. В баню ходят главным образом для того, чтобы пообщаться друг с другом. Где еще можно спокойно поговорить? В гостях вечно перебивают другие приглашенные, да и рот все время занят едой и выпивкой. В общественном транспорте толкаются, на стадионах шумно. Лучшего места для задушевной беседы, чем баня, не найти! О визите в баню сговариваются заранее, к банному мероприятию тщательно готовятся, освобождая для него полный день. Поход в баню — святое дело. Его нельзя комкать тем, что помоешься и уйдешь чистеньким. Подлинные аристократы духа так не поступают. Кто после парилки не „ловил кайф“ в предбаннике, тот еще не испытал блаженства. В предбаннике современные голые мужчины, завернутые в белые простыни, наконец-то становятся похожими на римских патрициев. Именно предбанник и есть тот самый клуб, где, никуда не торопясь, позабыв каждодневную гонку, можно излить душу хорошему человеку».
Тем временем приблизился Новый, 1976 год — и Рязанов наконец вздохнул свободно: все обошлось, на ожидавшую своего часа картину никто не покусился, и она была продемонстрирована в назначенный срок. Эльдару Александровичу, правда, пришлось два раза записывать свое предварительное слово к показу картины. В первый раз он допустил две грубейшие, с точки зрения руководства ЦТ, ошибки: во-первых, поблагодарил телевидение за то, что оно предоставило для премьеры его фильма такой замечательный день, как 1 января (эту благодарность начальство почему-то расценило как издевательство); во-вторых, назвал этот свой фильм пресловутым словосочетанием «рождественская сказка», заимствованным из мировой литературы.
Первый вариант режиссерского предуведомления был записан за несколько дней до Нового года; второй пришлось записывать за несколько часов до премьеры. Теперь Рязанов не благодарил телевидение, а вместо «рождественская сказка» произнес «новогодняя сказка».
И эта сказка вызвала в зрительских массах такой фурор и ажиотаж, каких не ожидали ни телевизионное руководство, ни сам Рязанов. На режиссера обрушился шквал восторженных телеграмм и писем, а ЦТ было буквально засыпано письменными просьбами повторить столь замечательную картину. Не ответить на столь многочисленные настояния трудящихся было немыслимо, и уже через месяц — беспрецедентный случай на тогдашнем ТВ! — фильм был показан снова. А Госкино, видя такой успех, приняло решение выпустить «Иронию…» и в кинопрокат, что и было проделано в августе того же 1976 года.
Все-таки никаким другим своим творением Брагинскому-Рязанову не удалось настолько потрафить такой огромной зрительской аудитории: «Ирония судьбы…» понравилась представителям абсолютно всех слоев населения; даже у самых популярных фильмов Гайдая всегда находилась горстка хулителей — но практически каждый человек, посмотревший в то время «С легким паром!», был будто зачарован им.
Один из авторов «Иронии…» — Эмиль Брагинский — так объяснял ее успех: «Мы с Рязановым не раз повторяли, что в искусстве нас больше интересует то, что объединяет людей, а не то, что их разъединяет. Все наши городские сказки кончаются тем, что герои находят друг друга (за исключением пьесы „Притворщики“, где финал печален). <…> Помню, на просмотре сзади меня сидел Леонид Утесов. Когда Лукашин улетел из Ленинграда и пошли стихи со знаменитой строкой: „С любимыми не расставайтесь…“, — Утесов нагнулся ко мне, больно схватил за плечо и прошептал:
— Неужели так и кончится?.. Это невозможно!..
Я не люблю жестокие фильмы. Открыто признаюсь в этом. Когда иду в кинотеатр или в театр, то предпочитаю смотреть фильмы или спектакли, которые кончаются хорошо. И книги люблю со счастливой развязкой».
Но счастливая развязка присутствует во всех картинах по сценариям Брагинского и Рязанова. Что же выделило из десяти этих фильмов именно «Иронию судьбы» и позволило ей приобрести в обществе наибольшие резонанс, востребованность и популярность? Здесь нам, возможно, поможет объяснение самого режиссера как все-таки главного автора кинокартины: «Нашим фильмом мы хотели как бы постучаться в сердце каждого человека и сказать: „Если у тебя неприятности, если ты нездоров, если от тебя ушла любовь, помни, что надо верить людям, что жизнь прекрасна, что чудо возможно!“».
И, по-видимому, создателям картины действительно удалось достучаться если и не до всех ее зрителей, то до максимально возможного количества. Восторженное приятие «Иронии судьбы» по сей день объединяет самых непохожих друг на друга русскоязычных людей — эффект, который все же не с чем больше сравнить, кроме как с «гипнотическим» воздействием на миллионы зрителей лучших комедий Гайдая (золотой век которого, как выяснилось впоследствии, к середине 1970-х как раз завершился).