Поскольку речи пленного напор не свойствен, как и речи тех, кто хвор, пусть песнь утешно вступит в разговор. Друзьям, не шлющим выкупа, позор! Мне из-за тех, кто на дары не скор, быть две зимы в плену. Пусть знает каждый в Англии сеньор, в Анжу, в Гаскони, словом, весь мой двор, что я их безотказный кредитор, что мной тюремный отперт бы запор и нищим был, скажу им не в укор, — а я еще в плену. У пленных и у мертвых, искони известно, нет ни друга, ни родни. Я брошен. Злата и сребра ни-ни, все ждут. Но будут – даже извини я их – обвинены они одни, коль я умру в плену. Сеньор мой вверг страну в раздор, сродни чему раздор в душе. Меж нас грызни не должно быть, по слову клятв: они обоими давались в оны дни. Но вырвусь скоро я из западни, не век мне быть в плену. Сестра графиня! Бог, вам давший все дары да будет милостив к красе, у коей я в плену.Второе произведение – сирвента с попреками Дофину Оверньскому и его кузену графу Ги, фактически предавшим его во время войны с французским королем, нарушив клятву:
Дофину и графу Ги, Вам – чтоб от схватки сторон Вы меньший несли урон — Хочу я вправить мозги: Нас связывал договор, Однако с недавних пор Ваш образец – Изенгрин[47] Не только в смысле седин. Пустились со мной в торги, Едва лишь узнав, что звон Монет не проник в Шинон И влезла казна в долги; Используете раздор, Чтоб сделать новый побор: По-вашему, Ваш господин — Скупец и маменькин сын. Предпримете ль Вы шаги, Чтоб был Иссуар[48] отмщен? Собран ли ваш батальон? Пускай мы ныне враги, Прощаю вам Ваш позор, Ведь Ричард не любит ссор И в бой во главе дружин Пойдет, коль надо, один. Я лучше, чем Вы, слуги Не знал, но лишь бастион Над замком был возведен, Вы стали делать круги: Покинули дам и двор, Любовь и турнирный спор. Так выбейте клином клин — Ведь нет средь ломбардцев мужчин. Сирвента, во весь опор Скачи в Овернь! Приговор Мой объяви, чтоб един Стал круг из двух половин. Ребенку ложь не в укор, И пренье с конюшим – вздор: Не было б худших причин, Чтоб гневался властелин!Но это все – дела будущего. Пока же на турнирах, тренировках и охоте оттачивалось боевое мастерство несравненного воина, прославившегося по всей Европе и на Востоке – еще не одно столетие сарацинки будут пугать своих детей – «Перестань плакать, а то Мелек-Рик придет!» («мелек» – значит «царь»). «Львенок» подрастал, радуя свою мать – скоро он покажет свои когти и зубы вероломному отцу!
Пока же все идет своим чередом; Элеонору славят ее преданные трубадуры. Среди них – Гаусельм Файдит, горожанин по происхождению, любвеобильнейший обжора и пьяница, которому приписывается женитьба на распутной толстой монашке-расстриге. («В жены взял он продажную женщину, каковую долгое время водил за собой по дворам куртуазным, а звали ее Гильельма Монашка. Была она весьма красивая и ученая, и стала такой же огромной и толстой, как он».) Многое в жизни испытав и перенеся многие несчастья, он радостно воспевает двор Элеоноры, который его наконец «пригрел»: