Элеонора Аквитанская. Королева с львиным сердцем

Разойдясь же, пошел он к даме-разлучнице и поведал ей, что веление ее исполнил, рассказав, как та дама его умоляла и как согласилась обещание исполнить. Дама же на это ему отвечала, что мужу такому, как он, никакая дама, словом ли, делом ли, угождать не должна, ибо он рыцарь самый неверный на свете, и ежели он даму свою, столь прекрасную, веселую и так его любившую бросил по слову другой дамы, то как бросил ту, так бросит и другую.

Ричарт же, услышав эти речи, сразу стал печальней и грустнее всех на свете. И пошел он к той первой даме, желая на милость ее отдаться, но и она не пожелала принять его обратно, так что он от великой своей печали отправился в лес, сделал себе хижину и в ней замкнулся, говоря, что не выйдет из нее вовек, пока не вернет благословения в очах дамы; оттого и говорит он в одной из песен своих: “…От “Лучшей-Всех” два года я сокрыт…”

Ричарт де Бербезиль. Средневековая книжная миниатюра

И вот тогда благородные рыцари и дамы той округи, видя великую Ричартову печаль и видя, как он убит, пришли к месту уединения его и стали умолять, чтобы согласился он вернуться к жизни. Ричарт же отвечал, что не выйдет вовек, ежели только дама его не простит, а дама заявила, что ни на что не согласится, пока сто рыцарей и сто дам, верных в любви, пред нею не предстанут и на коленях, ладони сложив, не начнут ее умолять смилостивиться и простить его; ежели, однако, они это сделают, то непременно простит. Когда слух об этом дошел до Ричарта, то сложил он по этому случаю такую канцону, в коей говорится:

         Как без сил упавший слон[51]

         Встанет лишь в ответ на зов         Горестный других слонов,         Что сойдутся, голося, —

         – Так и я б не поднялся,         Столь злой и тяжкий претерпев урон         Когда б, сойдясь ко мне со всех сторон         Влюбленные и пышный двор Пюи

         Не прекратили бедствия мои,         О Милости взывая громко там,         Где не внимают просьбам и мольбам[52].

Когда же дамы и рыцари узнали, что он сможет вернуть себе благоволение дамы, если сто верных друг другу влюбленных пар придут умолять ее о прощении, и что она непременно простит его, то собрались эти дамы и рыцари и пришли к ней, и молили ее о прощении Ричарта. И дама простила его».

Уникальный шанс увидеть своеобразную галерею трубадуров королевы предоставляет сирвента Пейре Оверньского (иногда его необоснованно отождествляют с Пейре Видалем – трубадуром-современником, человеком экстравагантным и с большими причудами – то ухаживая за некоей дамой, по прозванию Лоба (Волчица), отправился он в ночи на свидание, облачившись в волчью шкуру, за что был искусан собаками и побит пастухами; то женился на безродной гречанке, полагая ее племянницей византийского императора, и на полном серьезе планировал собрать войско и пойти отвоевывать константинопольский трон[53]; рыцарь де Сен-Жилль отрезал ему язык за злословие о своей родственнице). Наш автор хоть тоже был сочинителем довольно ядовитым, в итоге кончил тем, что умер монахом: кстати, весьма обычный конец жизненного пути многих трубадуров, включая даже неистового Бертрана де Борна (хотя рекорд поставил трубадур Ги Фолькейс, умерший папой римским Климентом IV). Но вернемся к сирвенте. Мало того что это относительно нечасто встречающийся у трубадуров образец сатиры. Исследователи полагают, что Пейре дал точную зарисовку своих коллег, собравшихся на придворный праздник Элеоноры Аквитанской (с меньшей вероятностью – при дворах Альфонса II Кастильского или графов Тулузских, однако это большой роли не играет – и время, и компания совершенно подходящие, чтобы встретить всех сладкопевцев при дворе Аквитанской Львицы). Итак, кроме самого автора, это расстрига Пейре Роджьер, Гираут Борнель, наш давний знакомый Бернарт де Вентадорн – подглядевший за амурными шалостями «герцогини Нормандской», некий жонглер Лимузинец из Бривы, Гильом де Рибас – известный только по имени, Гриомар Гаузмар, Пейре Мондзовец, Бернарт де Сайссак, знаменитый Раймбаут Оранский (Рамбаут д’Ауренга – известен год его ранней смерти, 1173, на который и можно опираться, датируя это собрание пиитов), Эблес де Санья, кастилец Гонсальво Руис и, предположительно, итальянец Пейре де ла Ка’Варана, упомянутый как «Ломбардец-старик»: