Но вернемся к убийству Бекета. Так действует ли в данном случае старый юридический закон – «Ищи, кому выгодно»? По ходу дела и по таким последствиям, вряд ли это оказалось королю выгодно. Значит, либо не просчитал все, не продумал, либо права другая версия, суть которой в следующем. Узнав об очередном акте Бекета, король в ярости воскликнул: «Да избавит меня кто-нибудь от этого проклятого попа!» Слышавшие это феодалы то ли восприняли желание за приказ, то ли, таким вот образом, решили услужить, вроде как медведь из суфийской притчи, отгонявший от спящего друга-человека мух, а потом, когда одна из них села на лоб спящему, взял камень, да и ударил по мухе, вышибив при этом другу все мозги. Короче говоря, четверо рыцарей изрубили архиепископа мечами, и расхлебывать это дело королю пришлось порядка двух лет.
Отношение Элеоноры к Бекету историками трактуется и освещается по-разному – от определенной ревности из-за слишком долгого времени, которое канцлер отбирал со своими делами у ее мужа, и потому холодности – до попыток заступиться за опального святителя перед Генрихом. Одно вполне не исключает другого – менялись события и люди, менялось и их восприятие королевой, ее отношение[58]
. Но убийством несчастного Элеонора воспользовалась немедленно, бывшие ранее при отце принцы зачастили в прекрасную Аквитанию, предаваясь увеселениям и рыцарским забавам. Как пишет Р. Перну, «поступок Генриха II, или, лучше сказать, его безрассудная выходка, оттолкнула от него детей, и это как раз в то время, когда Алиенора, воодушевляемая решимостью отомстить тому, кого она некогда так любила, мало-помалу разрушала все связи и обрывала все нити, соединявшие отца с сыновьями. Когда ко двору в Пуатье спешили поэты, когда по ее почину строители возводили собор Святого Петра и перестраивали герцогский дворец, и все это творилось без лишней огласки, среди многих прочих дел, которые вершились ею в тайне, вокруг Плантагенета, ее супруга, возникала пустота – и она уже предвкушала возмездие».Сами действия Генриха II, вольные и невольные, вели к распаду: он наделил принцев владениями – но не властью (Ричард тут исключение, но его правление фактически обеспечивала мать – на деле же, как мельком было упомянуто ранее, еще в 1169 г. король предпринял резкий маневр, обращавший права и власть Ричарда и его матери в ничто: просватав свою дочь Элеонору за кастильского короля Альфонса VIII он пообещал тому в качестве приданого – Аквитанию, которую Альфонс должен был получить после смерти Элеоноры-старшей, явно не рассчитывая, что она «заживется» аж до 1204 г.); особенно начинали возрастать политические дивиденды Генриха-младшего: то, что Церковь морально раздавила его отца, и вдобавок еще его прилюдно бичевали какие-то там монахи, серьезно уронило его авторитет в глазах сына – кстати, лично присутствовавшего при этом постыдном действе. Добавим к этому упомянутый ранее факт, что король-отец пошел на повторную коронацию сына вместе с женой последнего – это тоже свидетельствовало, что Генриха II «продавили» папа и Людовик Французский – это тот самый незадачливый первый муж Элеоноры, над которым в семье Плантагенетов было буквально принято потешаться?! Возможно, убийство учителя и наставника юноша отцу тоже не простил. Добавив к этому подстрекательство своих придворных, желавших иметь долю власти при молодом короле, и, безусловно, натравливание матери, легко сделать вывод о том, что Генрих-младший в итоге дозрел до мысли о том, что отец ослаб – и если он не хочет делиться властью, надо просто взять ее самому. Допускаем (это вполне логично и архивероятно), что накануне взрыва Элеонора свела для совместных действий старшего сына с Людовиком – пусть даже заочно, но дальнейшие события явно показывают, что сговор у молодого короля с Людовиком уже был обеспечен. Они вполне могли уже условиться о чем-то во время своей встречи в Нормандии в 1172 г. Согласно «Хронике правления Генриха II» аббата Бенедикта, уже тогда Людовик «подзуживал» зятя, чтобы тот потребовал от отца передать ему «или всю Англию, или всю Нормандию». Не будем заодно забывать и о том, что Людовик был Генриху-младшему тестем – это не было решающим обстоятельством, но, скажем так, дополнительным плюсом; еще одним было то, что Людовик и раньше не отказывал себе в удовольствии нагадить могущественному соседу подобным способом – достаточно вспомнить политэмиграцию Бекета, «пригретого» Людовиком. Бесспорно, что Элеоноре вполне удалось вовлечь своего бывшего благоверного в подготавливаемую ею дьявольскую интригу. Филин – птица мудрая, многознающая, но в практической жизни поистине незрячая… Ему просто повезло, что та неистовая каша, что заварила Элеонора, послужит в конечном счете лишь благу и процветанию Французского королевства.