Эльф среди людей

Следопыт занялся костром, хотя тот горел ровно и дров хватало. Ему не хотелось не только говорить о той жизни, но и вспоминать о ней. Не потому, что там были Альквалондэ, Дориат, Арверниэн, – эти вины искуплены и пережиты. Нет, сознание, как испуганный конь, дыбилось и отворачивалось от другого: от воспоминания себя – дружинником. От ощущения себя одной из стрел в колчане лорда – не лучшей и не худшей, неотразимо разящей, если он спустит тебя, и спокойно ждущей его повелительной руки, если сейчас ему нужен не ты.

Тогда это чувство – всё решено за тебя, ты должен лишь исполнять приказ – было слаще восторга любви и торжества победы, а сейчас… Хэлгон предпочел бы вспоминать свою гибель, чем дни жизни, казавшейся тогда счастьем.

Келегорм молча ждал.

– Пойду принесу еще хворост. Вон там, – он показал головой в сторону вереницы костров, – один едва горит.

«Там хвороста хватит до вечера, и ты это отлично знаешь. Хэлгон, – мертвый лорд усмехнулся, – раньше за тобой я этого не замечал».

– Чего?

«Трусости».

– Мой лорд?

«Ты боишься своих воспоминаний. Ты боишься этого разговора. Ты боишься того, как сильно ты изменился. Я не прав?» – он прищурился.

– Мой лорд…

«Ты боишься того, насколько я тебе теперь не ‘лорд’. Ты боишься слова ‘друг’».

Он посмотрел прямо ему в глаза. Следопыт не выдержал, отвернулся.

«У тебя были друзья, Хэлгон? Кроме этого гондолинца?»

Тот кивнул.

«Люди?»

– Да.

«Погибли?»

– По всякому. Кто-то умер своей смертью. Они так быстро умирают…

«И ты закрылся ото всех? Проще быть вечно одному, чем вечно терять?»

Молчаливый кивок.

«Я не умру, Хэлгон, ­– Келегорм усмехнулся, на этот раз весело. – Обещаю тебе: я не умру».

– Ты изменился, мой лорд. Ты научился шутить.

«Смерть изменила не только тебя. Ты сказал, что знаешь Глорфиндэля долгие века, и не ответил на вопрос, сколько знаешь меня. Я потом понял: ты был прав. Я совсем не знаю того Хэлгона, что здесь со мной. Только черты лица… и те не совсем прежние».

– В Аглоне один из дружинников не слишком интересовал тебя.

«Разумеется. Но спроси о причине».

– И?

«Ты не слишком интересовал себя, Хэлгон. Ты был там и тем, где тебе нравилось. Нет?»

– Да. Ты всегда умел видеть скрытое. Поэтому я и шел за тобой.

«Раз мы уже потревожили память Дирнаура, скажи мне, отчего он был мне правой рукой, а ты – рядовым? Роду вы примерно одинакового, ты был выше и сильнее, с ножом и луком – точно не хуже, как следопыт – лучше во много раз. Что было у Дирнаура такого, чего не было у тебя? Что, как ни вера в себя?»

– Я верил в тебя.

«Знаю. Во что ты веришь теперь?»

* * *

Январь показался нолдорам долгим, февраль – бесконечным.

Для них война свелась теперь к поддержанию эльфийских костров, которые не только терзали умертвий, но и лучше любых стрел отпугивали путников.

Поручение Гэндальфа выполнялось как нельзя лучше.

Хотелось взвыть.

Безделье и томительная неизвестность.

Чтобы чем-то занять себя, Хэлгон принялся делать стрелы. На случай, если. Что «если» – не сказал бы ни следопыт, ни мертвый лорд.

В конце января что-то произошло. Келегорм ушел в Незримый мир, но не смог узнать ничего: далеко уйти от курганов он не решился, а здесь были лишь слышны отзвуки всплесков силы.

Вестей – никаких.

Двадцать второй день февраля был ничем не лучше остальных. Не хуже – хоть так.

Низкие тучи держали солнце в плену так же надежно, как нолдоры – своих измученных «хозяев». Вдобавок налетел ветер, пошел снег – мелкий, он таял, едва касался земли.

Хэлгон сидел в шалаше, делая очередные стрелы.

Келегорм где-то бродил, неразговорчивый последние дни. Служба дозорного чем дальше, тем больше угнетала его. Хэлгон понимал и не произносил ненужных слов ободрения. О какой бодрости говорить, если Неистовый уже скоро три месяца вынужден не делать ничего, привязанный к курганам, как коза колышку?

Следопыту не хотелось говорить и самому. Не хотелось вспоминать прошлое – какой смысл в нем, в этом прошлом, если от сражений на юге зависит, останется ли через год в Средиземье хоть один человек, дорожащий памятью об Арноре? Рассуждать о том, что творится в Гондоре и Мордоре, – глупо. Не знаем. И неоткуда узнать. Что толку бросать пустые слова на ветер?

Сколько так сидеть? Чего ждать?

Снег еще этот… Хоть бы метель, мороз – а то недоразумение февральское…

Серый день скукожился в сумерки, снег перестал, но ветер не стихал.

Хэлгон поднялся на холм к костру. Его всё больше… не тревожило, нет… свербило что-то. Он сам не мог понять. Переложил костер, голубое пламя поднялось, нолдору стало спокойнее. Но странное волнение без причины не исчезло.

И, похоже, причина была.

К завываниям ветра добавились голоса умертвий. Тихие, явно обессилевшие, они тем не менее пытались – что пытались? Звать? Несмотря на огни?