Эльф среди людей

– Тебе нужнее. Не знаю, что нас ждет на юге, но уверен: забота о припасах будет последней из наших тягот.

Хэлгон опустил веки в знак согласия.

– Спасибо. До лета мне точно хватит, даже если беречь лембас на черный день.

– А летом корешков накопаешь, – хлопнул его дунадан по плечу. – Пошли есть. Ты же не откажешься от нашей похлебки только потому, что она с мясом?

– Разве я отказывался хоть раз?

– Вот от чего бы я сейчас не отказался, – Хальбарад мечтательно посмотрел вдаль, – так это от хоббитской картошки, печеной дома в очаге. Вот был бы праздник.

Хэлгон промолчал. Что тут скажешь?

Солнце сонно просвечивало сквозь дымку на горизонте, когда отряд был готов в путь.

Походные костры по просьбе Хэлгона заливать не стали.

Нолдор говорил с Хальбарадом о каких-то мелочах, не в силах отпустить его. С дунаданами тепло, как в том самом доме, где в очаге пекут хоббичью картошку, а они уедут – и ты останешься с холодным ветром, стоном умертвий и мрачным лордом.

Сын Глиора понял это.

– Нам пора, Хэлгон.

Поклонился Келегорму:

– Горд нашей встречей, лорд нолдор.

Тот наклонил голову:

«Рад знакомству, дунадан. Удачи».

– И вам.

Зазвенела сбруя, заржали кони, Серый Отряд размашистой рысью поскакал на юг.

Не оборачиваясь, они знали: на кургане стоят два нолдора – живой и мертвый, – подняв мечи в воинском салюте.

* * *

Там, во внешнем мире, этот день назывался девятым марта.

Там Гэндальф скакал по каменным плитам Белого Города, виток за витком вверх, к Цитадели.

Там роханцы готовились утром помчаться на помощь Гондору, к славе и смерти.

Там две крохотные фигурки, а с ними третья, почти неразличимая, приближались к Минас-Моргулу.

Там было время, люди, судьбы.

Здесь не было ни времени, ни событий. Ни людей.

Только судьбы. Натянутые, как тетива боевого лука.

– Завтра?

«Полагаю, да». – Он чуть улыбается. Он всегда улыбается перед боем.

Солнечный свет меркнет. Это не тучи. Это что-то другое. Пыль? Марево? Небо чернеет, будто сейчас не март, а декабрь.

Посмотреть на солнце. На него уже легко смотреть. На него пока еще можно смотреть. Скоро смотреть будет не на что. А может быть – и некому.

– Не отступить и не погибнуть.

«Не отступим и не погибнем». – Он снова улыбается. Ему сейчас легко. Битва много легче ожидания.

Он столько тысяч лет мечтал о битве.

Всё решится на юге. Их судьба решится на юге. Если там потерпят поражение…

«Сколько у тебя стрел?»

– У нас есть поговорка: нечего делать – делай стрелы.

Он улыбается и кивает. Им долгие месяцы было нечего делать. Стрел хватит.

…стрелков бы.

Он отдал бы сейчас что угодно – даже не за аглонскую дружину. За дюжину бойцов. За полдюжины.

Он улыбается, отсекая несвоевременные мысли. Подкрепления не будет. Не время мечтать.

Не всё решится на юге.

Судьба Арнора решится в Арноре. Если они погибнут, если твари выползут из своих гробниц… не думать. Улыбаться и не думать.

– У нас говорят: двум смертям не бывать. Еще говорят: дважды умирал только Берен.

Он безмолвно смеется, запрокидывая голову и не разжимая губ. Имя былого недруга – донельзя кстати. Не станет же он поступать так, как Берен.

Они не погибнут.

Что бы ни случилось завтра – уже сегодня – они не погибнут.

Не имеют права.

Они ждали, что твари полезут ночью.

А те полезли с рассве… рассвета не было. Только слабый сумрак.

Твари, забывшие о всякой осторожности, о боли, которую им причиняли эти огненные. Твари, утратившие всякие остатки разума и своей воли, – уже просто живое оружие, уже просто щепки в бурунах воли того, кто застил своим мороком солнечный свет.

Они пытались выбраться из гробниц, но их тела – с таким трудом оберегаемые тела! – были слишком слабы и непослушны для того, чтобы отодвинуть камни, прорыть выход сквозь осыпи… веками новое свежее сильное тело делало это само, прежде чем стать их телом, а тут… сил было много, очень много, больше, чем за все столетия, вместе взятые, но истлевающая беспомощная плоть была предательски непослушной.

А снаружи караулил этот огненный.

И как выбираться, если он отсек тебе руку?!

И как шевелиться, если другой пронзил тебя десятком стрел? Да, они не рассекают плоть, но…

Задавить их! Черный холод, черный лед крепче цепи скует их тела, в черном тумане их огонь ослабнет, потухнет, сгинет…

Их только двое. И у одного есть тело. Крепкое сильное тело. Добыча самому сильному.

Тому, у кого еще остались руки, и кто пророет выход наружу первым.

– К спине! – рявкнул Хэлгон.

Келегорм мгновенно повиновался. Не было ни мига задуматься, что не лорду выполнять приказ дружинника, всё это мелочи, которые важны только по ту сторону боя, а здесь – тот прав, кто знает что делает, а Хэлгон – знает.

Следопыт запел.

Как семь столетий назад, когда так же стояли спина к спине, чтобы отбиться от стаи, и отбились, и неважно, что и как было потом, нет ни прежде, ни потом, есть только сейчас, и надо выстоять, и выстоим.

Золотом – зло рассыплется золой, зависть изовьется в слабость, рассеется раздор.