Эликсир жизни

Спустя некоторое время произошел такой казус. Одну из моих статей Лизарев, как член редколлегии журнала «Биофизик», никак не хотел пропускать в печать. Статья валялась в редакции 3 года, хотя за это время получила 4 положительных отзыва от рецензентов. На заседании редколлегии глав-ред Фоменко предложил отправить статью еще на одну рецензию. И тут Блюм авторитетно нажал: «Егор Егорович! У тебя совесть есть? Если бы мы каждую статью посылали на рецензию по пять раз, то за недостатком принятых статей пришлось бы закрыть журнал». Тот начал оправдываться: «Да нет, я лично ничего против Никишина не имею. У него хороший уровень». «А тогда какого черта ты завизировал безобразный отзыв на его диссертацию?!», – возмущенно спросил Блюм. Фоменко молча опустил голову и начал разглядывать полоски на своих брюках. Блюм сказал ему нравоучительно: «Не поручай дело дуракам, ибо в дураках сам и останешься». Статью решено было печатать.

Беляева увольняют

Беляев три раза в неделю (по вечерам после работы и в выходные) бегал по 30–40 км. Во время марафонов он не просто переставлял ноги. Во время бега он еще двигал мозгами: обдумывал результаты и планировал опыты. Такая двойная нагрузка – на ноги и голову – изнуряла его. Я это чувствовал, а он нет. Я предупреждал: «Герундий! Нельзя так, на износ. Надорвешься». Твердил ему это постоянно. Как говорится, кто хочет слыть хорошим предсказателем, тот должен каркать не умолкая. Он отрицательно мотал головой и смеялся: «Не только не надорвусь, но с каждым годом буду всё крепче и крепче. Чтобы победить, спортсмен всегда прыгает выше планки; точно так же нужно делать в жизни. В 60 лет я стану чемпионом мира среди марафонцев и буду давать пресс-конференцию на 4-х языках». На это я философски замечал: «Планы у нас всегда серьезные, а результаты смешные или грустные». Так и получилось.

Это произошло зимой, сразу после того как Беляева выгнали с работы. А уволили его по нескольким причинам. Во-первых, в Институте проводилась очередная кампания по сокращению штатов. Этот процесс традиционно начали с мозгов, то бишь с научных сотрудников. По длинным институтским коридорам они, полуголодные и сирые, бродили как привидения. Сколько рухнувших надежд! Сколько сломанных судеб! Армия секретарш, бухгалтеров, вахтеров, биоблиотекарш, уборщиц, кадровиков и прочих жизненно важных для науки персон не пострадала. Уж не говорю о дирекции, которая умудрилась даже разбухнуть. Академические институты для того и существуют, чтобы в стране не было официальной безработицы и чтобы ученые головастики не считали себя незаменимыми. Правительство страны и Президиум Академии придерживались той точки зрения, что чем меньше будет число ученых, тем роскошней расцветет отечественная наука.

Во-вторых, Геру турнули из-за его нежелания делиться: хотел пожинать плоды своих трудов сам, а ведь завлабы и замдиректора тоже кушать хотят. И аппетит у них отменный. Гера не хотел понимать, что с начальством нужно делиться, ибо даже бактерии и те делятся. Беляев опубликовал свои статьи и книгу без соавторов, после чего ему сверху намекнули, что так дело дальше не пойдет. А он уперся.

В-третьих, в нескольких лабораториях стали использовать его методы и результаты. Те, кто это делал, хотели быть первыми, а не вторыми. Они жаждали почетных фанфар и денежных грантов. Но вторым этого не видать до второго пришествия. Если ликвидировать первого, то автоматически из второго становишься первым. Элементарно.

В-четвертых, Гера позволял себе такую бестактность, как критику вышестоящих коллег за ошибки. Он не хотел понимать, что критиковать дозволяется сверху вниз, но не снизу вверх, даже в период всеобщей гласности, и что много умных мыслей подчиненных не затмевают блеска одной глупой мысли начальника. Гера не желал следовать общепринятому правилу: шефа, которого невозможно подсидеть, нужно обожать.

В этот раз инициатором очередного изгнания несговорчивого Геры был не Фишкин, а другой его приятель – Илья Мефский, получивший к тому времени должность замдиректора. Я ввалился к Мефскому в кабинет: «Привет, Илья! Зачем ты Георгия уволить решил?». Мефский встал из-за стола, в раздумье прошелся по шикарному ковру и смущенно потер блестящую лысину: «Беляев неконтактен и неадекватен. Он всех достал и меня тоже». – «Ну, так посади его отдельно от всех, благо у тебя в подвалах свободных комнат много. И пусть себе работает. Ведь он в науке ценнейший кадр. К тому же, в его возрасте найти место в другом Институте практически невозможно, а наука для него это всё». – «Так ведь не могу с ним справиться! Он упрямец – непреклонный дурак». – «Если бы он был не упрямец, вряд ли бы добился таких научных результатов. Не выгоняй его. Повернись к другу светлой стороной, а темной – жизнь сама повернет». Мефский в раздумье снова поскреб макушку: «Ладно, подумаю».