Эликсир жизни

Задолго до апробационного семинара директор дал почитать диссертацию Комаряку и Лизареву, а те передали ее своему приятелю доктору химических наук Савиницкому из МГУ. Никто из них ничего мне не сказал, а на семинаре была устроена образцово-показательная порка. Председательствовал Лизарев. Сотрудники его лаборатории пришли на семинар в полном составе и вели себя вызывающе агрессивно.

После моего доклада на трибуну вышел Савиницкий. Это был мужчина приятной наружности, с правильными чертами лица и ухоженными усиками, в общем, из тех стареющих мальчиков-красавчиков, которые неизменно оказывают обворожительное действие на женскую часть аудитории и благоприятное на мужскую. Глядя на него, мудрец бы воскликнул: «Ох, не смеши меня, пижон, до слез своим серьезным видом!». Он говорил спокойно, размеренно, с чувством честно выполняемого долга, долга не очень приятного, но необходимого. Перво-наперво Савиницкий выразил сомнение по поводу пригодности зеркальных кюветок. Затем заявил, что он, как эксперт ВАКа, считает, что диссертация вообще написана не правильно: сплошные методы и разные объекты (ДНК, белки, мембраны), а надо взять один какой-нибудь белок и описать его свойства (как в свое время сделал сам Савиницкий), вместо того, чтобы изучать особенности биологической люминесценции (как это делает Никишин). Далее он заявил, что белковая люминесценция давным-давно изучена, в частности, американцем Локовижем, с которым сам он знаком лично. А в заключение высказался о книге «Energy Transfer» в том духе, что ее нельзя воспринимать серьезно, так как она издана без рецензирования специалистами.

Я дал такой ответ. Зеркальные кюветки испытаны и используются не только у нас, но в лабораториях Франции, Голландии, США и других стран; они позволяют многократно увеличить чувствительность метода. Далее. В природе известны многие тысячи самых разнообразных белков. Если по каждому будут писать докторскую, то, конечно, недостатка в докторах наук не будет и сотрудники ВАКа не останутся безработными. Цель моей работы состояла не в изучении структуры и функции каких-либо конкретных биологических объектов, а в исследовании особенностей трансформации в них энергии, чем, собственно, и должна заниматься биофизика. Белковая люминесценция известна давно, но это вовсе не значит, что о ней известно всё. Локовиж начал свои исследования одновременно со мной. Ряд данных я получил раньше него. И если бы Биркштейн не зарубил в редакции журнала мою статью, то многие из приоритетов принадлежали бы теперь не Локовижу. Что касается книги «Energy Transfer», то ее рецензировали 3 наших специалиста и 4 американских, среди которых был и Локовиж.

Следующим на трибуну торжественно вырулил Комаряк. Он долго-долго что-то такое жевал, изредка останавливаясь и достойно скрещивая ручки на животике и ниже. Как-никак директор недавно дал ему пост замдиректора. Все-таки есть, есть закономерность: если научный сотрудник имеет амбиции, но не имеет интереса к науке, то непременно достигает успеха по административной линии, по профсоюзной или партийной, в дирекции или ВАКе. Речь Комаряка была бессвязной и непонятной, причем, не ясной вероятно даже для него самого. Он говорил, говорил и не мог остановиться. Его несло. Закончил он заявлением, что результаты работы Никишина не достоверны и являются дутой сенсацией.

Когда через несколько лет Комаряк собрался сам защищать докторскую, то стал со мной неимоверно вежлив, подходил поздороваться, а на мои замечания на семинаре оживленно говорил: «Очень, очень интересные вопросы!». Боялся, что я начну мстить. И был удивленно обрадован, что этого не случилось. Как отомстить врагу? Прощением. Но простить не значит полюбить. «Любить врагов своих»? Любить тех, кого ненавидишь? Вот уж поистине фарисейская доктрина! Хотя, конечно, нельзя молиться о кончине врага; нужно помнить, что ты тоже чей-то враг… Защитив свою теоретическую лабуду, Комаряк вновь начал плести против меня сети интриг, противился защитам моих аспирантов, устраивал мелкие пакости. Даже пытался помешать выставке моих книг и статей, организованных библиотекой. Змея жалит не от злости, а от избытка яда.

Став замдиректора, Комаряк с важным видом начал имитировать бурную деятельность, попутно симулируя пытливого ученого. А в душе у него (видно по мутным глазам) пустота и скука. Кто входит в храм науки через дверь зубрежки, тот уйдет из науки через дверь скуки. Мучила ли Комаряка совесть, хотя бы изредка? Вряд ли. Общеизвестно, что даже инквизиторы и палачи делали свои черные дела с чистой совестью. Хотя никакой он, конечно, не инквизитор. Обыкновенный карьерист.