Елизавета I Австрийская

К счастью, все заканчивается благополучно. 8 мая императорская чета отправляется в Будапешт, где ее по прибытии буквально засыпают цветами. Этвеш с трудом находит слова для описания восторга и ликования, с которым жители столицы встречают гостей[214]. «В течение трех столетий мы верили, что это рано или поздно случится. Затем на смену вере пришла надежда на счастливый исход. В конце концов нам не осталось ничего другого, как предложить народу искренне полюбить одного из членов императорского дома., Теперь, когда это наконец-то произошло, я могу больше не опасаться за будущее моей родины». Нетрудно догадаться, что Этвеш имеет в виду Елизавету. Всякий раз, когда поэт сопровождает императрицу, он, несмотря на свою совсем еще недавнюю принадлежность к оппозиции, радуется этим проявлениям народной любви так, как если бы он был ее обергофмейстером. Одним словом, у императрицы были все основания для того, чтобы положительно ответить на вопрос маленького Рудольфа, действительно ли приезд его матери в Будапешт сопровождался бесчисленными возгласами «ура» и «виват»

[215].

11 мая Елизавета с супругом отправляется в Геделле. Во дворце и в прилегающем к нему парке полным ходом идут ремонтные работы. Императрице очень нравится новая резиденция, особенно тенистый парк и живописные окрестности, идеально приспособленные для верховой езды. Елизавета старается не пропускать проходящие в Будапеште скачки и, как ребенок, от души потешается над местными крестьянами, скачущими на неоседланных лошадях.

Императрица с тревогой следит за развитием политической ситуации. Она приглашает к себе Хорвата, чтобы прояснить для себя некоторые стороны его «освободительной борьбы». В разговоре с епископом Елизавета коснулась кровавых событий 1848 года и напомнила ему о том, что она тогда еще не имела никакого отношения к правящей династии и что «в то время многое делалось от имени еще очень юного императора, о чем он теперь весьма сожалеет. Если бы это было в нашей власти, то мы оба первые сделали бы все возможное для того, чтобы воскресить Людвига Батьяни и других невинных жертв кровавой расправы»[216].

Незадолго до этого императрица ознакомилась с письмом Кошута к Деаку, в котором предводитель венгерских левых радикалов подвергает резкой критике сближение между Австрией и Венгрией. В связи с этим Елизавета опасается, как бы этот непримиримый политик не сорвал в последний момент так успешно продвигающийся процесс урегулирования. Слабым утешением для нее служат заверения Хорвата о том, что Кошут как политический деятель полностью изжил себя и что к нему уже никто не прислушивается[217]. События ближайших дней косвенно подтверждают правоту Елизаветы. Императрица с неослабным вниманием следит за перипетиями политической борьбы в венгерском парламенте, ежедневно читает отчеты о парламентских заседаниях, вчитывается в выступления депутатов и с удовлетворением отмечает, что ее идеи, которые она так долго внушала своему супругу, пользуются растущей поддержкой умеренной части венгерского общества. «Я все больше убеждаюсь, — пишет она Францу Иосифу с известной долей самоиронии, смешанной с гордостью[218]

, — в том, что я необыкновенно умная женщина, хотя ты частенько недооцениваешь мои выдающиеся умственные способности».

Между тем, по мере приближения дня, на который назначена коронация, нарастает и тревога за успешное проведение этой торжественной церемонии, вызванная резкой активизацией левых сил. Деак получает письма с оскорблениями и угрозами в свой адрес, поговаривают и о том, что левые намерены устроить беспорядки в столице и тем самым сорвать коронацию. Власти вынуждены в связи с этим принять чрезвычайные меры безопасности.

Коронационные торжества начинаются б июня. У Елизаветы они вызывают крайне противоречивые чувства: с одной стороны, происходящее событие — это ее личный триумф, подкрепленный безграничной любовью к ней венгерского народа, но, с другой стороны, ей становится не по себе при мысли о том, какие испытания ей придется перенести во время многочисленных церемоний и празднеств. «Ты представить себе не можешь, какое это мучение, — жалуется она своей матери накануне торжественного дня[219], — с самого раннего утра носить выходное платье и диадему, устраивать многочисленные аудиенции, встречаться в узком кругу с представителями местной аристократии, и все это в то время, когда стоит такая ужасная жара. Как, должно быть, сейчас хорошо в нашем милом Посей… Коронация состоится в субботу в семь часов утра, но все дни до и после этого заполнены утомительными церемониями, к наиболее невыносимым из которых относятся балы и посещения театров, ибо ночью сейчас почти так же душно, как и днем».