Эльванор (СИ)

Маленькая Никс непонимающе всматривалась в серые глаза Тарин, что обычно были строги и суровы, но сейчас искрились добротой. Ее улыбка казалась такой теплой, такой любящей. Мать раскрыла руки, приглашая дочку в объятия. Больше всего на свете девочка хотела броситься в них, спрятаться от мира и утонуть в материнской любви, но… слезы все еще жгли лицо, а левая щека пульсировала болью. Что, если мать опять ее ударит? Почему она сейчас так добра? Разве она не должна злиться, если Никс сделала что-то плохое? Противоречия раздирали девочку, сердце и разум упорно боролись между собой, и она не знала, чью сторону принять.

— Ну же, иди ко мне, — проворковала Тарин, силой притянув дочь. Та не сопротивлялась.

Никс чувствовала, как сердце бешено бьется в груди, а голова болит от удара и непонимания того, что с ней происходит. Сладкие духи, которыми была пропитана блуза Тарин, обволокли ее, навсегда загнездившись в воспоминаниях. Девочка жалобно всхлипнула, после чего уткнулась лицом в материнское плечо, отдаваясь ее любви и поддержке.

— Вот так… — успокаивающе произнесла Тарин, одобрительно поглаживая дочь по спине.

Повзрослевшая Никс следила за происходящим, скривившись от отвращения. Она разделяла чувства младшей девочки, прожив все события вновь, однако теперь могла со стороны взглянуть на произошедшее. То, что Никс увидела, совсем ей не понравилось.

На этот раз в улыбке Тарин видна была не только добросердечность любящей матери, но и довольство того, кто добился своего, перехитрив наивного ребенка. Теперь она сумела уловить в ее голосе выверенность, словно мать говорила не от чистого сердца, а исключительно с желанием достичь поставленной цели: в данном случае, склонить дочь на свою сторону и заставить ее забыть о произошедшем.

Таким образом Никс открыла для себя первую истину: в отношении дочери Тарин была притворщицей, ничуть этого не скрывая.

«Так не должно быть!» — возмущенно думала девушка. — «Мать — весь мир для ребенка, она не должна так безнаказанно пользоваться его доверием!»

К сожалению, возмущение было бессмысленным. Увиденное оставалось далеким воспоминанием, изменить на которое она была не в силах. Единственное, что Никс могла сделать — принять произошедшее и просто… отпустить.

Девушка в последний раз взглянула на вздрагивающую от плача девочку, заключенную в объятия матери. Маленькая Никс еще не знала, что это был первый, но далеко не последний случай, когда она будет метаться между любовью и наказаниями Тарин. Никс сочувственно вздохнула, сокрушенно покачав головой, после чего мысленно обратилась к младшей версии себя: «Нет, малышка, ты не трусиха… Ты просто слишком мала, чтобы дать отпор и увидеть, как она играет на твоих чувствах».

Едва последние слова пронеслись в голове, как мир вздрогнул, а фигуры распались.

Ложь

Песок отдавал темно-коричневым. Тени стали размытыми, каждая песчинка беспокойно дрожала. Изредка пространство пронзали яркие вспышки, словно множество солнц пытались пробиться сквозь безопасный покров песчаного мира.

Новый проблеск заставил Никс болезненно поморщиться. Яркий свет бил по глазам, то появляясь, то вновь исчезая за колыхающимся морем пустыни. Медленно, одна за другой, кругом стали выстраиваться фигуры, демонстрируя ей помещение, заставленное множеством непонятных приборов со сглаженными краями. Поодаль задребезжал небольшой силуэт, сидящий на стуле. Он жалобно ссутулился, безжизненно глядя перед собой. Длинные взлохмаченные волосы, мешковатая мужская куртка…

Обняв себя за плечи, Никс обошла свою подростковую копию, смутно припоминая место, в котором оказалась. За спиной раздался громкий удар, с которым отворили дверь, заставив подскочить от неожиданности. В помещение просочился сладкий парфюм.

Подросток-Никс осталась сидеть на месте, не замечая ничего вокруг. Из-за ее отчужденного состояния старшей пришлось наблюдать за происходящим с приглушенным восприятием, будто мир был огражден от нее толстым стеклянным куполом. Впрочем, теперешняя Никс сумела не только расслышать все, что слышала девочка-подросток, но и проанализировать.

У двери стояло два силуэта. В одном из них безошибочно узнавалась тень Тарин: ее резкие жестикуляции и манера порывисто говорить не оставляли места для сомнений. Напротив стояла фигура в красных одеяниях лекаря. Он как раз что-то объяснял умышленно тихим голосом, намекая, что собеседнице следует взять с него пример. Как-никак, больница — не место для шумных разговоров.