Эльванор (СИ)

На это Никс ответила не сразу. Упоминание Биары сделалось для нее чем-то на подобии неприятных воспоминаний, омрачающих мир вокруг. Когда же она украдкой взглянула на Малшора, то с удивлением обнаружила на его лице неподдельное беспокойство. По какой-то причине ему было небезразлично то, о чем он говорил. Изнутри его раздирали противоречия, и это не давало ему покоя. Немного поразмыслив, Никс спросила:

— Как ваши пути пересеклись?

И вновь ответ последовал не сразу. Малшор долго обдумывал слова, погрузившись в себя. Девушка без особого труда уловила, как он одновременно испытывает облегчение от того, что есть перед кем излить душу, но вместе с тем его отягощает чувство вины за то, что он собирается поведать. Наконец юноша заговорил:

— Думаю, я знал Биару дольше остальных: еще до происшествия с Виреном. Тогда она буквально спасла меня, ведь я был полностью уверен в том, что схожу с ума. Никто не верил моим рассказам о Дауэрте... Когда все вокруг говорят, что подобного быть не может и что тот второй мир — сказочный мир, в котором ты изредка пропадаешь — не более, чем выдумка больного разума, то со временем начинаешь им верить, считая себя безумцем.

Я искренне не мог понять: как такое возможно? Ведь вот он я, попал в Дауэрт — здесь меня замечают, со мной говорят. Я способен есть, спать и бодрствовать — и все это реальное, настоящее. Неужели такое может быть плодом фантазии? Как может чей-то изувеченный разум создать настолько правдоподобный мир? В определенный миг жизнь для меня превратилась в пытку: неумышленно попадая в Дауэрт, я думал, что нахожусь в бреду, попав в заточение собственного умысла, а когда оказывался в Эльваноре, то лишний раз убеждался в том, что по-настоящему безумен.

То были поистине страшные годы. Я едва не угодил в лечебницу для душевнобольных до конца своих дней, пока в один день меня не нашла одна из писательниц журнала «Виньетт», представившаяся именем Биары Лорафим. Тогда она была одной из рядовых журналисток, но уже обзавелась нравом, не подчиниться которому было невозможно. Биара объяснила, что я вовсе не спятил и что Дауэрт реален. Она показала мне книги и оружие, объяснила все так хорошо, как понимала сама. Я ухватился за нее, как за спасательную соломинку, и вскоре понял, что все это время заблуждался не я, а те, кто меня окружал.

Перестав отталкивать свой дар, я обучился его контролировать и смог по собственному желанию переноситься в Дауэрт и обратно. Пожалуй, я был первым антимагом, работающим с Биарой заодно, но тогда еще не было никакой речи о службе. Она обучала меня всему, что знала об этом мире, а я в благодарность пытался разыскать сведения и предметы, которые были ей необходимы. Пожалуй, тот год был одним из лучших в моей жизни. Биара спасла меня от участи куда худшей, чем смерть, и за это я буду до конца дней благодарен…

Малшор умолк, опустив взгляд, предавшись каким-то своим мыслям. Никс не хотела торопить его. Она перевела взгляд на пустыню перед собой, изучая затейливые узоры, что ветер оставлял на песке. Когда тишина затянулась, став отягощающей, девушка осторожно спросила:

— Что изменилось? — Не перестаю задавать себе тот же вопрос, — вздохнул юноша. — Шло время, и с каждым днем Биара становилась все более нетерпеливой. Я знал, что она пытается разгадать тайну древних и отыскать четвертый элемент: когда мы еще были близкими друзьями, она во всех подробностях посвятила меня в мифологию древних и их веру в то, что мир состоит из четырех видов энергии. Я не понимал, зачем это ей нужно, но как мог старался поддерживать, понимая, что какой бы не была причина, Биара сделает все, чтобы достигнуть своей цели.

Вначале она спасла этого безумца Сибио, убившего свою семью. Ни я, ни Вирен не поддерживали ее в этом решении, но Биара, как обычно, делала все по-своему. В то время мне казалось, что виной ее поведению была брошь, которую она везде носила с собой. Продолговатый перламутровый камень с заточенной в ней душой древнего. Кажется, его звали Уззо… Однажды я осмелился стащить злополучный предмет в надежде, что ее разум прояснится, но в итоге оказалось, что я глубоко заблуждался. Помню, древний заговорил со мной. Он смог увидеть в моей душе все, что я скрывал, и сказал со смешком: «Бедный маленький глупец… Спасать следует меня от ее влияния, а не ее — от моего» — и был таков. Не знаю, что испугало меня больше: тот факт, что со мной заговорил сам древний, или же то, что именно он сказал. Какая-то часть меня безоговорочно приняла его слова, будто заранее знала, что в них кроется правда.

Чем дальше это все заходило, тем хуже становилось. Я думал, что гибель Вирена — настоящего Вирена — сильно ударит по Биаре, но этого не произошло. Когда же я понял, кто теперь находится в его теле, то окончательно осознал правду, которой не желал принимать до этого: Биара переменилась, а тот ее образ, за который я все время держался, оказался всего лишь призраком.