Энрико Карузо: легенда одного голоса

В глубине сцены стоял большой стол, заставленный подар­ками. Среди них были серебряные вазы от дирекции «Метропо­литен» и оркестрантов, серебряный декоративный поднос от компании «Victor», золотая медаль от Гатти и много других подношений. От имени 5,5-миллионного населения Нью- Йорка ему преподнесли флаг города. Он принял его так спокой­но, как будто выпил стакан воды, и сказал небольшую речь. Я подумала, какие чувства испытывал бы он, если бы в этот миг вспомнил мальчугана, который за несколько лир переписывал ноты при свете уличных фонарей на улицах Неаполя.

После юбилея наш дом оказался переполнен подарками. Энрико беспомощно разводил руками, глядя на заставленные столы и стулья.

— Что мы будем делать со всем этим, Дора?

Он радовался каждому подношению в отдельности, но все вместе они приводили его в замешательство. Громадный ковер ручной работы из черной шерсти с огромными вытканными красными цветами занимал половину салона. Всевозможные вазы и картины стояли между многочисленными букетами роз. Среди подарков было около дюжины тростей и зонтиков с зо­лотыми, серебряными и костяными ручками, ониксовые запонки с крупными бриллиантами, одиннадцать старинных ча­сов восемнадцатого века, украшенных драгоценными камня­ми, наши портреты, вышитые на шелке. Было множество набо­ров для игры в покер и шахматы, в которые мы никогда не иг­рали, сигары «Corona», которые он никогда не курил, бесчис­ленное разнообразие золотых карандашей и ручек, золотых портсигаров, ножей для разрезания бумаги, множество адре­сов, подписанных сотнями музыкантов. В центре стола на ог­ромном серебряном подносе, окруженном букетами роз, свя­занных красными, белыми, голубыми и зелеными (цвета Ита­лии и Америки) лентами, лежала огромная кипа телеграмм.

— Куда мы все это денем? — спросил Энрико. — Ну, да лад­но. Публика меня любит, а для «Метрополитен» это неплохая реклама. А теперь я хочу спать.

Глава 7

Энрико был, с одной стороны, живым человеком, а с другой — гением. Я всегда старалась понять, какая из этих сторон руко­водила им в каждом отдельном случае. Это не всегда мне удава­лось, а однажды привело к очень неприятному событию. Его ревность поражала меня. Когда мы поженились, он предупре­дил меня, чтобы в его отсутствии я ни с кем не встречалась.

—  Даже с друзьями моего брата? — спросила я.

— Даже, — ответил он, — потому что тебя могут с ними уви­деть люди, не знающие, кто они.

Я выполнила его желание, потому что оно не показалось мне необоснованным, а, кроме того, была рада сделать ему приятное.

Весной, еще до нашего отплытия в Италию, вместе с труп­пой «Метрополитен» Энрико выезжал на гастроли. Я была вме­сте с ним. Однажды вечером, после первого спектакля с уча­стием Энрико, двое его старых приятелей пригласили нас по­обедать и потанцевать. Вечер был очень хороший и теплый, яр­ко сияли звезды, и столы стояли на открытом воздухе под де­ревьями, на которых висели фонари. Мы сидели за столом с хо­зяином дома Джимми, крупным, толстым и веселым мужчи­ной, и его женой Фанни Мей, славной и такой же полной и ве­селой, как и ее муж, дамой. Я заметила, что оба они смотрели на Энрико с обожанием. После обеда, когда начал играть оркестр, меня внезапно охватило чувство робости и смущения.

Что я здесь делаю, — подумала я, — среди людей, которых яникогда раньше не видела, которые рассматривают меня и улыбаются мне только потому, что я жена величайшего тенора мира?

В этот момент Энрико пригласил меня танцевать. Я посмот­рела на него и... отказалась.

— Хорошо, потанцуем потом, — сказал он и пригласил Фан­ни Мей.

Я наблюдала за ними, но когда к ним присоединились дру­гие пары, смущение покинуло меня и я снова стала счастливой и спокойной. Хозяин дома пригласил меня, и я согласилась. Энрико увидел нас и сказал, что хочет поговорить со мной.

— Мы сейчас же пойдем домой.

— Но мы обидим хозяина.

— Это не имеет значения. Я так решил.

Я была озадачена. Когда мы вернулись в отель, он стал изли­вать свое недовольство:

— Почему ты стала танцевать с этим толстяком после того, как отказала мне?

— Но Энрико, он же твой друг.

— Он мне не друг, раз делает такие вещи. У меня нет друзей. А кто же я? Тебя больше интересует хозяин дома, чем я.

Он начал кричать. Я старалась все объяснить, но с каждым словом его гнев возрастал.

— Дело в том, что тебе неприятно быть женой Карузо, — вос­кликнул он.

Я залилась слезами. Он сразу же утих. Глаза его перестали го­реть гневом и наполнились слезами.

— Что я говорю? Что делаю? Я заставил тебя страдать!! — с этими словами он быстро подошел к стене и стал биться об нее головой. По его лицу потекли кровь и слезы. Я умоляла его ус­покоиться, но безрезультатно. Он зарыдал:

— Прости, прости меня, Дора!

Я умыла его, помогла лечь в постель и, сидя рядом с ним, ус­покаивала его, пока он не уснул. Тогда я поняла, что в этой сце­не ревности проявился Карузо-гений, которым руководила та же мощная сила, что сделала его величайшим артистом. Мы никогда больше не вспоминали об этом ужасном вечере.

Как-то позже он сказал мне: