Далее согласно динамизму, «не только движение
материи, но и сама материя, как непроницаемое наполнение пространства, есть процесс следовательно, как всякий процесс, она есть нечто изменчивое пластическое: не трудно себе представить возрастание и убывание интенсивности этого процесса направления его и т. п. можно даже мыслить полное прекращение его, т. е. допустить, что на известной ступени развития мира этот процесс совершенно прекратится, и материи (непроницаемого наполнения пространства) вовсе не будет», как это утверждает Гартман. О, если б без слова сказаться душой было можно! (Фет). Мысль изреченная есть ложь. (Тютчев) – Гартман всякую силу отождествляет с волею, а закон действии силы считает бессознательным представлением, идею; таким образом для него все процессы в природе идеально – реальны, являются реализацией) идеи; эта мысль в полной степени оправдывает пути творческой силы в искусстве, идущей путями бессознательных представлений. Здесь лежит та могила, в которую падают все нео-мещане в искусстве, пытающиеся защитить свою инвалидную убогость полезностью понятного искусства.Никто не требует, чтобы музыка была «понятна.»
Я составил эти строки летом 1929 года а осенью в статье: «Поэзия А-Жур» острейший И. Сельвинский, сотрясая (по австралийски) дерево, на коем сидит Вл. Маяковский, говорит: «Крах футуристов неслучаен, он знаменует непригодность утилитарного стиля в современных условиях». В эпоху военного коммунизма утилитарный стиль проникал собой все виды человеческой деятельности. Он требовал определенного жеста от гражданина, независимо от того, осознан ли гражданином этот жест, сочувствует ли ему жестикулирующий. Этот стиль апеллировал только к воле: запишитесь туда-то, сделай то-то, откажись от того-то. Этот стиль требовал от человека только одного: автоматичности. В поэзии утилитарный стиль дал агитку, плакат, рекламу.
Последние годы НЭП, а и в особенности перспективы реконструктивного периода выдвигают в замену утилитарною стиля – стиль органический, (курсив наш) рассчитанный на все проявления нашей психической жизни, но прежде всего обращенный к интеллектуальной стороне.
«Органический стиль возникает всегда там, где молодой класс переходит от борьбы за существование, как господствующего класса, к углубленному строительству.»
Еще более интересные строки мы находим в конце декларации И. Сельвинского: «Под знаком борьбы за органический стиль, за методы диалектическою материализма в самом искусстве – конструктивизм вступает в новый период истории революции.»
Таким образом читателю не трудно узреть, что моя работа об энтелехической поэзии говорит об идеях, носящихся в воздухе и явится исправлением этой линии; призывом к большему прислушиванию к органическим голосам, звучащим в творцах и вокруг в революционной магме суеты будней.
ФУТУРИСТЫ оказали полное влияние на всех художников, прозаиков и поэтов, работавших позже. Вся жизнь подверглась влиянию футуристов-свободников. Маринетти никогда не был футуристом, т. к. он являлся все время защитником фашизма, а не революции, как русские кубо-футуристы. Я, Вася Каменский и В. Маяковский в своих лекциях, до установления классовой литературы, громили классиков, выходцев из класса буржуазии, выявлявших в стиле своем свой класс.
Футуристы открыли дорогу к социализации «поэзии» (Б. Арватов. «Социологическая поэтика».) Тот же, Арватов говорит о техницизме сознания и практики, характеризованных глубочайшим позитивизмом мировоззрения. Все это может быть всецело отнесено к моей работе.
Я являюсь первым истинным большевиком в литературе… Конечно моим подражателям теперь выгодно умолчать об этом. Мной были прочитаны «о классовой литературе» десятки (тысячи слушателей) лекций, но я был, как всегда миллионером духа, но нищ кошельком, чтобы опубликовать тогда свои лекции (после 1914 года).
Прошло 20 лет. Футуризм, создав ряд школ эпигонов футуризма (как например, Имажинисты), ибо в футуризме образ и гиперболизация образа никогда не отрицалась наоборот пропагандировалась, теперь в моем лице делает сообщение о великой творческой заре энтелехиальных искусств, что является логическим развитием живого ищущего футуризма. Вождям – активистам революционных масс надо внимательно относиться к искусству.
Русские футуристы отрицают не самое искусство прежних эпох, не Пушкина или Толстого, их произведения, великие, как документ, магические зеркала их дней, а понимание этих творчеств современниками, сделавших из них глыбу авторитета, чтобы задушить его каждый молодой самодовлеющий сад исканий новизны, самоуверенный и юный. Долой такое искусство! оно не нужно стране СССР. Живое искусство – когда автор – жив, демонстрирует – сам свое искусство видоизменяет его, дополняя и увеличивая. Когда жива та цепь, о которой говорил футурист И. И. Кульбин. Надо помнить слова Шопенгауэра о доверии к самому себе!