Женщина провела Джозефа на второй этаж в полумраке по узкой скрипучей лестнице, и здесь Джозеф увидел обширное помещение с двумя арочными окнами, в центре которого стоял длинный обеденный стол с деревянными стульями, а по стенам висели портреты незнакомых ему людей – портретов было несколько десятков, если не больше.
– Это самые уважаемые братья и сестры нашего прихода. Сохрани Всевышний их души, они сделали для всех нас много больше, чем ты можешь себе представить.
Мимо прошли двое мужчин в графитно-серых рясах, и сестра Мэриетт уважительно кивнула им, Джозеф также наклонил голову. В своей яркой одежде и с зелеными волосами он почувствовал себя неуютно в этом месте, и одернул рукав рубашки, пытаясь спрятать массивные золотые часы. Он уходил из дома в том, что попалось под руку. Может быть, здесь ему выдадут более подходящую для этого места одежду? На несколько дней, а потом он придумает, как добраться до бабушки. Если повезет, то, может быть, ему даже дадут немного денег на дорогу.
– Присаживайся, брат Джозеф, – ласково улыбнулась сестра Мэриетт, и на удивленный взгляд Джозефа качнула головой в бардовой шали, – Все мы здесь братья и сестры, и для каждого из нас здесь найдется свое место.
Джозеф сдержанно кивнул, зажимая урчащий живот, а спустя минут десять, которые показались вечностью, счастливо просиял, когда сестра Мэриетт поставила перед ним тарелку теплого супа с лепешками. Джозеф набросился на еду, и смел подчистую все, поставленное перед ним, за несколько минут.
– Спасибо! Я… не знаю, как вас благодарить! – он облизал губы, все еще наслаждаясь незамысловатым пресно-травянистым вкусом лепешек, – Я даже не задумывался, что в храмах не только молятся, но и… помогают…
Джозеф замялся – ему все еще было сложно осознать свое положение.
– Затем и нужно служить Всевышнему, чтобы иметь силы служить людям, – сестра Мэриетт скорбно склонила голову, – Только лишившись всего, человек постигает свою истинную сущность в этом жестоком мире. Этот храм существует на пожертвования тех, кто неравнодушен к судьбам тех, кого настигла несправедливость.
– Как только моего отца освободят, он отблагодарит вас, – Джозеф радостно улыбнулся, – Я имею в виду… он тоже сделает пожертвования. Для вашего доброго дела.
Сестра Мэриетт успокаивающе коснулась его руки:
– Главное, чтобы мы спасли еще одного агнца. Похоже, твоего отца также постигла несправедливость. Ты можешь облегчить душу – расскажи о своем отце?
***
Тете Роузи было тридцать пять – тот самый возраст, когда ты либо делаешь вывод, что жизнь вроде бы удается, либо – что она не задалась капитально. О тете Роузи нельзя было сказать ни того, ни другого, если хорошо ее знать. Будучи сестрой Корнелия, причем, не только по крови, она просто не могла быть неудачницей. Не позволит честолюбие, ум, вложенные средства и силы. Не позволит брат, которым она по праву гордилась, не позволит окружение. Наконец, не позволит привычка – Роуз Холлард никогда не позволяла себе довольствоваться малым.
Роуз занимала высокий пост в одной из дочерних компаний Корпорации, причем, получила она его еще до того, как Корнелий стал главой Корпорации. Со смерти матери Нелы прошло два года, и за это время Нела виделась с тетей всего несколько раз. Как-то уж так получилось, что родственные узы у них были не слишком крепкими. Нела знала, что тетя живет одна, редко бывает дома, любит классическую музыку и фастфуд, держит собаку, за которой ухаживает домашний робот. А еще она была против использования человеческого материала, за что Нела совсем недавно уважала ее – до тех пор, пока год назад тетя внезапно не опровергла свое же мнение, причем публично – на саммите о разработках в сфере искусственного интеллекта. На вопросы Нелы она отвечала односложно, никак не объясняя своего решения. Долгое время Нела чувствовала затаенную обиду, но еще сильнее было непонимание. И только в последнее время Нела постепенно начинала задумываться, что, возможно, заявление тети не выражало ее истинных взглядов. Но поговорить об этом не было возможности, да и желания: не смотря ни на что, у тети был выбор, даже если что-то заставило ее убедить себя в обратном.
Прошло два дня с той кошмарной ночи, которую Неле было стыдно вспоминать. В первый день она вообще почти не выходила из своей комнаты, и лишь глубже зарывалась лицом в подушку, слыша стук в дверь и голос отца, который все пытался поговорить с дочерью. Только поздно вечером, когда отца не было дома, Нела вышла на кухню, чтобы выпить кефира и снова погрузиться в сон.
Утром на третий день, отоспавшись, кажется, на неделю вперед, едва открыв дверь своей комнаты, Нела услышала знакомый голос. Она замерла, недоуменно покосившись на дверь зала, откуда доносились голоса, затем осторожно подошла и остановилась в проеме.