Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

В походе в Ср[едней] Азии как при всех боевых столкновениях, так, особенно, при заразных эпидемических болезнях и тягостях подготовительного периода я вынес глубокое уважение к деятельности военного священника, самоотверженного пастыря и утешителя в страданиях, которые утолить никакими человеческими средствами было нельзя. Лично я видел, как умирали страдальцы, с радостными слезами и улыбкой глядя на молящегося за них священника, приняв от него последнее утешение… Это все пережитое за два года укрепило меня в огромном моральном значении веры для военной массы, особенно простых сердец. И я пришел к убеждению, что при быстро совершенствующейся технике орудий истребления одной только суровой дисциплиной двигать массами в бою окажется невозможным: без высокого религиозного настроения военная масса тяжелых боевых испытаний долго не выдержит.

Сопоставляя все, что я видел за три года службы и учения до офицерства, а затем два года службы и похода офицером, я порадовался и духу, и настроению Кавказской армии.

2. В воспитательном отношении

. На Кавказ я ехал с жутким сердцем, ожидая сухого и строго формального к себе отношения, с каким свыкся уже за три года пребывания в военных училищах. С этой точки зрения я и критиковал свое нерасчетливое отношение к выданным мне на руки деньгам (прогоны и на обзаведение), полагая, что с меня потребуют отчет в каждом израсходованном рубле.

Первый же прием меня моим старшим начальником (командиром бригады и батареи), а затем дух товарищества, присущий тогда Кавказской армии, меня глубоко поразил. Дальнейшая служба как в мирное время, так и на походе в Ср[едней] Азии убедила меня, что при самых суровых и беспощадных требованиях военного закона жизнь нашла какие-то особые приемы, позволяющие совмещать эти беспощадные уставные строгости с человеческим, доброжелательным, полным участия отношением к своему подчиненному, товарищу и, вообще, сослуживцу.

Я был счастлив в том отношении, что на первых же шагах своей офицерской службы встретил положительные и выдающиеся во всех отношениях образцы разных степеней начальствующих лиц, воплощавших в себе глубоко правильное понимание своего служебного долга в соединении с чисто гуманным, искренним отношением к положению и чувствам своих подчиненных. У этих выдающихся моих начальников я впервые постиг науку заботы о солдате, умению приобрести его доверие к себе, преданность до самоотвержения, а на этих-то устоях и зиждется успешное достижение самых трудных и невероятных военных задач и предприятий. В походе я впервые убедился в том, что все теоретические расчеты как бы хорошо и талантливо ни были они составлены и разработаны, не дадут положительного результата, если начальник не сумеет овладеть сердцем и доверием к себе своих подчиненных.

Хорошо я понял и отрицательные стороны строевой службы, особенно мирного времени: и нередко встречающиеся незаконные и вредные приемы командования людьми, и бесчестное отношение к их интересам, а также к казенному имуществу. Ноя заметил, однако, и то, что здесь трудно винить отдельных лиц, так как причиной главной все же являлось несовершенство, а часто совершенно устарелые законы управления хозяйством войск, вызывающие на незаконные действия иногда самых честных командиров частей. Мне ясно стало, что «рыба с головы воняет»: надо много и коренным образом переделать в управлении войсками с их хозяйством, а потом уже сурово судить и нещадно устранять тех, кто эти законы будет нарушать.

Вот почему я и решил во что бы то ни стало спешить со своим желанием высшего военного образования, чтобы иметь возможность в будущем приложить свои силы к реформам, какие неизбежно необходимы и уже назрели в сознании армии, так как без них немыслимо дальнейшее совершенствование нашей военной силы. Оставаясь же в строю, я несомненно бы привык ко всем существующим вековым язвам нашей военной службы, примирился бы с обывательскими приемами соглашения закона с личным интересом и стал бы, может быть, одним из худших представителей таких соглашательских деяний.

3. В отношении образования. Не говоря о деятельности во время похода в Ср[еднюю] Азию, в мирное время вся жизнь и служба в батарее, в глухой казачьей станице, лишенной всяких культурных учреждений, предоставляла очень мало подходящих условий для работы над своим дальнейшим самообразованием. Обывательская жизнь, чуждая всякому такому научному стремлению, тихо, но упорно засасывает она молодого офицера в среду своих повседневных интересов, а в результате ослабевает у молодого человека стремление к образованию и даже простая любовь к чтению сколько-нибудь серьезных книг.