Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Мой доклад составил мне некоторую репутацию; на лектора стали смотреть лучше во всех отношениях, что было для меня, как вольнослушателя, очень важно. Теперь Инженерная академия стала считать меня своим. Больше всех удачному докладу радовался п. Матвеев, помощи которого я обязан успехом по преимуществу. Разрешение на доклад в географической об-ве было мне дано, но самый день этого доклада был отложен до торжественного заседания И[мператорского] Р[усского] Географического О[бщест]ва в день 300-летия покорения Сибири: в программу докладов в этот торжественный день был включен в самом хвосте и мой скромный докладик.

Мое выступление в Инженерной академии принесло мне ту существенную пользу, что мои вступительные экзамены я мог держать в любой день у любого профессора, если он соглашался меня проэкзаменовать в перемену между лекциями, не нарушая тем хода занятий. Как я уже ранее сказал, все экзамены я выдержал и совершенно оформил свое пребывание в академии, несмотря на довольно большую нагрузку, я все же увеличивал постепенно и число своих знакомств, бывая у них иногда по воскресным дням.

В нашей столовой среди молодежи, не имеющей знакомых семей, по временам возникали желания устроить семейный вечер по подписке, обыкновенно находили заведующего какой-либо городской школой, знакомого и расположенного к молодежи человека, который соглашался под праздник (особенно, если было их два подряд) уступить нашему коллективу школьное помещение. Организовывавшийся комитет получал со всех желающих взносы (от 50 к[опеек] до 1 р[убля]) и устраивал уже все остальное. Вечеринки эти были очень просты, приличны, а главное, шумны и веселы; танцевали много, пели отлично импровизированным хором; часто находились превосходные рассказчики и куплетисты. Ужин был скромен, но, к сожалению, с водкой, а также и неизменной «мертвецкой», куда некоторые любители попадали чуть ли не с первых минут появления на вечеринку.

Я предпочитал все-таки моих старых друзей Ади[каевски] х, у которых по-прежнему сходилась учащаяся молодежь обоего пола из высших учебных заведений столицы. Там было тише, но зато было множество интересных бесед и обмена мнений, горячих споров и безумно широких планов переустройства Mipa.

Хворал я меньше, но, в общем, чувствовал себя утомленным от тяжкого напряжения и большой беготни. Трамваев тогда еще не было, а конно-железная дорога и знаменитые омнибусы, запряженные четверкой, «щапинских кляч»¹ стоили дорого: наверху (под дождем) – 5 к[опеек], а внутри – 10 коп. Но часто в кармане бывало только три копейки и приходилось шагать в сильное ненастье рядом с «конкой», с завистью поглядывая на сидящих в вагоне. Особенно тяжко бывало под конец месяца, когда иссякали у всех, таких как я, последние гроши. Приходилось дня три-четыре буквально жить чаем и булками, которые можно было брать по книжке в кредит. Обеденных марок, взятых на месяц вперед, часто не хватало, потому что нередко про-

¹ Так называемые щапинские омнибусы, они же «сорок мучеников», они же «щапинские ковчеги», принадлежали купцу Гавриле Щапину. сили взаймы кто-либо из товарищей, а отказать было неловко. В такие дни я упорно уклонялся от захода к знакомым, опасаясь выдать свой непомерный аппетит, что со мною и бывало. Кроме Ад[икаевски]х, я никуда в таких случаях не ходил, но ждал с нетерпением воскресенья, так как знал, что меня там в этот день накормят до отвала, и я отлично во всех отношениях отдохну. Правда, ходить туда было очень далеко и не по пути движения «конок» и «щапинских омнибусов». Посещать же в голодные дни богатых товарищей (в роде фон Блюммера) самолюбие не позволяло.