Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Общество столицы, а главное, простой народ скоро оценили по достоинству «Соляной городок», на чтение или на лекцию в который постоянно устремлялись огромные толпы слушателей обоего пола и всякого возраста, набивая аудитории до отказа. В многочисленных заседаниях научного и педагогического характера и кружках поднимались и обсуждались первоклассной важности вопросы; результаты этих кружковых работ публиковались в специальных журналах и становились известными не только у нас, но и за границей. Поэтому с В[оенно]-Педагогическим музеем и его задачами, а главное, осуществлением их на практике приезжали заинтересованные научные деятели знакомиться даже из Европы и Америки.

Конечно, не всё шло гладко в делах, и бывали случаи, когда В[оенно]-педагогическому музею грозили большие осложнения из-за взгляда на его деятельность со стороны Министерства внутренних дел. Однако, полное доверие военного министра г[енерала] Ванновского к уму и опыту директора В[оенно]-Педагогического музея, а главное энергичное, всюду поспевающее разумное руководство и обаятельность личности самого Всеволода Порфирьевича Каховского спасали В[оенно]-Педагогический музей от закрытия: улаживались недоразумения, и В[оенно]-Педагогический музей продолжал твёрдо стоять на своих ногах, ведя без перерывов свою бескорыстную общественную работу для народа. И сам народ берёг репутацию «Соляного городка», не допуская в дни публичных чтений или лекций никакого нарушения опубликованных в стенных плакатах, инструкций и требований. Для меня лично В[оенно]-Педагогический музей, а главное, руководство самого директора, были своего рода университетом: здесь я многих узнал, а во многом, особенно в произнесении чтений и лекций, усовершенствовался.

Однако, нагрузка моя стала для меня слишком тягостной. Мне пришлось выбирать между академией и рвущими меня в свои стороны другими увлекательными занятиями. Я, чувствуя, что не смогу совмещать всё, а потому решил сначала окончить свои академические курсы. Год выдался и тяжёлый в смысле занятий, и обильной массой очень сильных впечатлений, которые действовали на мою психику. К числу их принадлежит внезапная смерть М.Д. Скобелева. После его знаменитой речи в Париже, нашумевшей, кажется, на весь мир, о том, что «главный враг России немец, и Франции надо крепкой дружбой связаться с нами, чтобы противостоять неизбежному столкновению с немцами», М.Д. Скобелев был вызван в Петербург. Император Александр III принял его в особой частной аудиенции, длившейся 1½ часа, после которой, г. Скобелев, по словам очевидцев, вышел из кабинета царского красный как рак. Никаких других последствий парижская речь его, по-видимости, не имела; М.Д. Скобелев отправился вслед затем в г. Минск, штаб своего IV армейского корпуса, которым и продолжал командование. Однако, по какой-то причине он попадает в г. Москву, где его и постигла смерть «от разрыва сердца», при обстановке пошлой, но вместе с сим и очень тёмной. Один из видных (и довольно хорошо ориентированный в делах внутренней политики) общественный деятель высокого ранга сказал так: «Это одна из тех загадочных смертей, правду о которой возможно будет узнать не раньше, чем через полвека».

Не входя в подробности этого тёмного дела, скажу только, что смерть генерала М.Д. Скобелева произвела горестное впечатление во всей русской армии, а также в массах простого народа, среди которого солдатская молва создала ему сказочную популярность. Ненавидимый очень многими соперниками в генералитете и при царском дворе, М.Д. Скобелев после своей смерти единодушно всей печатью и общественным мнением был признан народным героем. Академия Генерального штаба возложила на его гроб венок с надписью: «Суворову равный». Смерть эта вызвала нескрываемое удовольствие в германских газетах и немецком военном мире. Французы были искренно огорчены и поспешили шумно выразить свое соболезнование, признавая огромное значение этой тяжкой потери не только для России, но и для их страны.

На нас, его непосредственных подчинённых, эта неожиданная смерть вождя была искренним и глубоким горем, удесятерив теперь для нас значение его заветов и поучений. Нечего и говорить о том, что мы почли помять незабвенного нашего боевого начальника, как сумели. Погружённый в свои академические занятия, я просто не замечал времени, которое мчалось с изумительной быстротой. Но второй год уже был на исходе, и всё перенесенное напряжение сил, стало сказываться неблагоприятно на моём здоровье. В конце зимы 1882 г. я серьёзно заболел и лежал у себя на квартире. Академический врач навестил меня, выслушал, прописал лекарство, и я был предоставлен собственной участи.