Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

В такой упорной и усидчивой работе пробежали осень и зима. Наступил период сдачи переводных экзаменов на третий или дополнительный курс. Экзамены захватили всю весну 1884- года. Протекали они обычным порядком, а в общем, благополучно для огромного большинства, так как лентяев среди нас почти не было. Но на экзамене по фортификации (профессор генерал Кюи[158]) произошел инцидент, сильно всех ударивший по нервам. Экзаменовались слушатели в аудитории, на обширной эстраде с кафедрой, за которой устанавливались в ряд четыре больших черных доски. Вызывали поэтому сразу четырех слушателей, которые брали билеты и готовили свой ответ. Комиссия, сидящая внизу у эстрады за особым столом, спрашивала того, у кого ответ был уже на доске приготовлен. В числе четырех первых вызванных на эстраде находились: финского стрелкового полка поручик Брандер и оренбургского казачьего войска сотник Михеев, офицер немолодой, семейный (жена и 3 детей), очень трудолюбивый и настойчивый. Все вызванные выходили на экзамен со своей годичной работой по фортификации – укрепление позиции для нормального корпуса со всеми планами, чертежами и расчетами. Эта работа по правилам академии должна была быть выполнена самостоятельно и собственноручно. Пока слушатели готовили свои ответы у черных досок, комиссия внимательно знакомилась с головой фортификационной работой каждого. Кто-то из членов комиссии обратил внимание на работу финского пехотного стрелка поручика Брандера поразительно хорошо выполненную. Как в общем, так и, в особенности, в фортификационных деталях и расчетах. В это время в аудиторию зашел генерал Драгомиров, посещавший изредка экзамены. Ему показали работу Брандера. Он сразу заподозрил, что работа исполнена несамостоятельно. Слащавым тихим голосом он спросил:

– Поручик Брандер! Это ваша работа?

– Так точно, в[а]ше пр[евосходительст]во, моя!

– Хорошо исполнена; очень рад такую работу видеть. Думаю, долго вы над ней потрудились, особенно над этими прекрасными деталями фортификационных сооружений.

Поручик Брандер покраснел, чувствуя нотку иронии в голосе генерала. Но тот спокойным тоном продолжал хвалить и общую карту местности, великолепно выштрихованную, а также расчеты рабочих.

– Да, да! Великолепная работа! Но скажите, неужели вы все выполнили сами и никто вам не помогал?

– Так точно, в[а]ше пр[евосходительст]во, сам.

– Изумительно хорошо! Ценный вы работник! А скажите, где же вы учились так хорошо чертить и рисовать? Неужели в военном училище? – продолжал неумолимо и серьезно свой допрос генерал Драгомиров.

Брандер сконфузился, покраснел и замолчал.

– Да вы будьте откровенны. Если сами все сделали, – так и скажите: «Сам». Ну, а если кто-либо помогал, то и укажите, где это чужое участие. Не стесняйтесь и говорите! Ведь такую прекрасную во всех отношениях работу простому строевому пехотному офицеру без специальной подготовки не выполнить. Но, может быть, вы специально где-либо учились военно-инженерному делу? Ну и скажите нам.

Брандер, красный и потный, тихо отвечал, что специально нигде этому не учился.

– Ясно теперь, что вам кто-то помогал.

– Так точно, помогал.

– А кто же, и что он в этой работе сделал?

– Все детали укреплений и расчеты, – был тихий ответ.

– Ну, а это превосходно выштрихованную местность вам тоже кто-либо помогал работать? – холодно допрашивал генерал совершенно растерявшегося Брандера.

– Так точно, помогал.

– А кто же? Из ваших товарищей кто-либо?

– Никак нет, земляк-топограф из Главного штаба, – был ответ.

– Так что же вам принадлежит в этой работе? – холодно и резко спросил генерал Драгомиров.

– Общее решение тактической задачи, – отвечал Брандер.

Быстро и грозно поднявшись со своего места, начальник академии закричал:

– Так вы осмелились чужую работу по фортификации представить вместо своей и уверять комиссию, что это ваша?!.. Ведь это подлог, г-н офицер!! Немедленно марш в канцелярию академии за своими документами и вон отсюда!

Драгомиров грузно опустился в кресло, а бледный, как смерть, Брандер, шатаясь, вышел из аудитории.

По существу, начальник академии был прав. Но тон и манера, длительность и слащавость самого допроса, перешедшая в грозный пафос, произвели тяжелое и неприятное впечатление. Чувствовалась в этом и театральность, и какой-то иезуитизм.

Все, у кого работы были выполнены более или менее тщательно, сильно взволновались. Прерванный экзамен продолжался. Драгомирову передали работу казака Михеева. Генерал сразу обратил внимание на красивое топографическое выражение общего плана.

– Сотник Михеев! Это вы собственноручно чертили план? – грозно и холодно спросил Драгомиров.

– Так точно, в[а]ше пр[евосходительст]во, собственноручно, – отвечал побледневший Михеев.

– Не верю. Полковник Шимановский, дайте сотнику Михееву бумагу, карандаш и его план. Пусть снимет копию этого плана. Тогда я только поверю, когда копия будет вполне соответствовать оригиналу, – приказал начальник академии дежурному штаб-офицеру.