Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Дружески пожав мне руку, он меня отпустил. Во дворе меня поджидали Казбекар с племянником, которые стали уже беспокоиться за участь моей поездки и озабоченные невозможностью больше из-за своих дел задерживаться в станице. Узнав решение командира, Казбекар немедленно услал племянника в аул дать знать, что мы вдвоем тоже скоро прибудем.

Не теряя времени, я собрался в путь, заказав почтовых лошадей. Надо было по почтовому шоссе проехать два с половиной перегона, а отсюда мы должны были свернуть уже на юг, в горы, но не почтовых.

Было уже начало июня. День был жаркий. На почтовых мы проехали быстро два перегона. На третьем перегоне, почти на полпути, Казбекар вдруг выхватил из кобуры свой пистолет и выстрелил в направлении на юг (на «Синий лес»): в ответ послышались выстрелы. Ямщик ударил по лошадям, и те понесли нас в карьер. Казбекар стал кричать, что надо остановиться, что это родственники с подставой верховых лошадей, а не враги.

С огромным трудом я успокоил ямщика, и он остановился. К нам спешили четыре всадника-горца с двумя верховыми лошадьми. Но когда я хотел вылезти из почтовой тележки, то ямщик решительно запротестовал:

– Нет, ваше благородие! Не пущу! Что ж это?! Ты уедешь, а я на станцию явлюсь без седока?! Тебя, может, эти азиаты там ухлопают, а скажут все, что ямщик убил! Нет, шалишь! Не на таковского напал! Довезу тебя до станции, сдам смотрителю. А там поезжай, куда хочешь! – решительно заявил извозчик, шевельнув вожжами.

– Я сердечно тебя за такое разумное рассуждение благодарю. Если ты грамотный, то вот смотри мой билет на отпуск: приглашен я к ним в аул на свадьбу. Разрешение мне дано моим начальством; до горского аула на почтовых не повезут, и отсюда я должен ехать верхом. А вот чтобы тебя оградить от всякого ответа, я сейчас напишу форменную записку обо всем: ты записку сдай начальнику своей станции, когда вернешься.

Написав записку, я прочитал ее ямщику, упомянув в ней и его имя, и куда я уезжаю верхом, подписал записку, а к ней приложил еще и рублевую бумажку.

Ямщик молча смотрел, как мы садились верхом, долго еще стоял на дороге, посматривая в нашу сторону; затем, подобрав вожжи, круто повернул назад и помчался на свою станцию.

Мы, конные, имея впереди двух проводников, двинулись широким проездом по заросшей кустами дороге, почти совершенно нетронутой нигде плугом. Местность постепенно повышалась, и мы стали втягиваться в предгорья, на которых группами встречались исключительно лиственные, но уже рослые деревья. Проводники прибавили шагу, и мы скоро стали проходить перелесками. Растительность становилась гуще, а деревья мощнее и старше. Местность становилась волнистее. Несколько раз мы переехали ручьи с прекрасной чистой водой (очевидно, притоки р. Сунжи). Солнце высоко стояло, когда мы вступили в густой девственный лес, все время поднимаясь извилистой и узкой тропой, местами крутой и неприятной для движения. Раза два за весь путь Казбекар стрелял из своего пистолета, как бы кого-то предупреждая о нашем проезде. Действительно, оба раза мы вскоре после этого проезжали через аулы.

Интересно, что горная тропка, извиваясь, поднимается к аулу и подходит как раз в единственном доступном к нему месте. На плоском уступе горы с отвесным обрывом в несколько сот футов амфитеатром расположен такой аул. В доступных подъемах обрыва высится по его краю стенка из насухо сложенных глыб с бойницами для стрельбы. Единственные ворота в этой ограде и принимают горную тропу, которая обстреливается на далекое расстояние еще и из высокой каменной башни у входа в аул.

С подходом нашим к аулу повторялось каждый раз следующее: один из проводников ускакивал заранее вперед, предупреждая о нашем проезде. Когда мы подъезжали ко входу в селение, то здесь уже сидела довольно большая группа пожилых и молодых горцев, но без оружия. Они отвечали на приветы Казбекара, но серьезно и пронзительно рассматривали меня. Почти у всех стариков бороды и ногти на руках были окрашены хиной (в разный цвет).

При проезде аула, расположенного амфитеатром, мы имели справа, на одной с нами высоте, порог дверей саклей, а слева – мы иногда ехали по крышам нижестоящих (вырубленных в скале) жилищ. Здесь мы являлись предметом любопытства женщин, не раскрывающих лиц, детей и собак. Поля такого аула, крохотные по размерам, но тщательно поддерживаемые кладкой из камней, виднелись выше и ниже нас амфитеатром; на них все ярко зеленело. Кое-где виднелись фруктовые деревья небольшими группами.

В одном ауле мы проехали мимо небольшой мечети и торчащих кругом нее могильных плит с растущими на этом кладбище отдельными кипарисами.

Сакли[были] устроены примитивно и на один лад, с плоской крышей. Иногда местность, освобожденная от лесного покрова, открывалась на далекое пространство, и перед восхищенным взором ярко сверкал белый зубчатый гребень Кавказского хребта, освещенный солнцем, уже уходящим на покой.