Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

Было 6 ч. вечера, когда мы подъехали к аулу Казбекара, с трудом пробираясь по тропке, запруженной возвращающимся с пастбища стадом овец и мелкого рогатого скота. В ауле Казбекара нас приветствовали уже по всему пути. Мы где-то свернули вправо проулком и вышли на довольно большую площадку, густо поросшую мелкой муравой, и подъехали к почти русскому по виду дому, но лишь с плоской крышей; окна большие, застекленные и настоящие въездные двери с балконом.

От двери отделилась красивая, лет 35-и женщина, которую за руку держал Хаджи-Мурад; она подошла ко мне (еще сидящему верхом), с достоинством поклонилась и что-то громко проговорила.

– Это моя жена, – сказал мне Казбекар. – Она благодарит тебя за нашего сына и за все, что ты для него сделал. Призывает на твою голову за это благословение Аллаха и просит оказать нам честь войти в наш дом.

Соскочив с коня, я крепко пожал руку женщины и просил сказать ей, что я люблю детей и полюбил Хаджи-Мурада, как своего маленького брата, а потому рад сделать для него все доброе и полезное. Меня просили войти в приемную комнату, меблированную венской гнутой мебелью, с крупным столом и керосиновой лампой. На полу у стены против входа лежал ковер кавказской работы с несколькими мутаками (длинными круглыми подушками). Влево через двор виднелись и другие комнаты сакли. Меня усадили на стул на ковре у стенки. Скоро комната стала наполняться приходящими родными, друзьями и одноаульниками хозяина. Меня, как почетного гостя, приветствовали и ждали моего слова «прошу садиться». Приходящие усаживались на корточки, очень характерно, но разумно и гигиенично. Однако, надо иметь от природы стройную, гибкую фигуру горца, чтобы так естественно садиться и вставать, пребывая на корточках без утомления иногда по несколько часов.

Если входил старик, особенно из боевых и уважаемых в ауле, вставали все, моложе его годами, и не садились, пока он не разрешал это одним гортанным звуком или жестом рукой. Все разговоры начинались с погоды и проделанного пути. После всех таких восточных прелюдий задавались мне самые разнообразные вопросы. Переводчиком служил Казбекар, но весьма удовлетворительно замещал его маленький Хаджи-Мурад, вызывая чувство восхищения своих родных познанием русского языка.

Разговоры затянулись до 8-и вечера. Казбекар вежливо намекнул, что усталому гостю пора на покой. Посетители, молча кланяясь, стали уходить один за другим. Мне подали ужин: вареную курицу с местным туземным соусом, отличный чурек, какие-то сладкие лепешки и чай. Казбекар откуда-то вытащил бутылку коньяку и две бутылки столового вина. От коньяка я отказался, а выпил лишь немного вина.

Правду сказать, мы часов 7 без остановки провели в седле по очень тяжкой дороге, и мне очень хотелось скорее освободиться от своей амуниции и отдохнуть. Постелили мне на ковре, и я отлично устроился на нем.

Утром я поднялся одновременно с хозяевами. Хаджи-Мурад старался оказать мне всякое гостеприимство и помочь в утреннем туалете. Нам подали кофе со свежими чуреками и буйволовыми сливками, которые по вкусу ни с чем не сравнимы. В 9 ч. утра Казбекар предложил мне пройти с ним к родителям «молодой». Оказывается, что религиозный обряд свадьбы уже был совершен вчера, и на нем я не мог присутствовать, как иноверец. Теперь же выполняется обрядовая и бытовая сторона свадьбы.

Визиты делать мы отправились с Казбекаром и его сыном. Принимали нас всюду с почетом и типическими обрядами горского кавказского гостеприимства. Разговоры велись на одни и те же темы; те же вопросы повторялись, что и вчера. Но чувствовалось доброжелательство и доверие ко мне этих людей, в которых все-таки я возбуждал еще самое острое любопытство. Я старался быть очень корректным как в ответах, так[и], особенно, в вопросах.

Так мы обошли тех, куда, по обычаю, нужно было прежде всего пойти. Уже был полдень. Казбекар сказал, что теперь надо пройти к «молодой», которая этот день проводит последний раз исключительно со своими сверстницами-подругами. Я должен поздравить ее и пожелать ей счастья.

Предупрежденный полковником Р[ыпинским], я имел в карманах наготове серебряные монеты, которые Копач перед отъездом вычистил мелом так, что они сверкали как новые. Мы вошли в большую саклю и через узкий коридор прошли в довольно обширную комнату с диваном, покрытым ковром, и с мутаками. На диване среди подушек восседала в своем свадебном наряде «молодая», окруженная подругами; в руках одной из них была русская гармоника. Национальный наряд горянок не портит естественных очертаний фигуры и не режет глаз несоответственным соединением цветов материй. Как голова, так и самое платье украшается нашитыми серебряными и редко золотыми монетами (обыкновенно продырявленными), а также вышивками, узким галуном или шнуром. В умении каждой девушки и женщины все это со вкусом сочетать и заключается секрет, почему в таком костюме горянка кажется красавицей, а в европейском – больше чем наполовину теряет свою привлекательность.