Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова)

– Косторин уже от своего намерения отказался, да я бы его и не пустил, он очень слабого здоровья. Но вы тоже должны отказаться, а то я лишусь единственного михайловца, который мне очень нужен, – сказал настойчиво генерал.

На моих глазах показались слёзы. Генерал Болтенко с удивлением, всмотревшись в моё лицо, сказал:

– Да что, вы никак расстроены моим отказом?!

– Ваше превосходительство, ведь попасть в такой поход и странствование – моя заветная мечта ещё с кадетских лет! – ответил я с трудом сдерживая своё огорчение.

– Ну, коли так, то грешно вам препятствовать. Поезжайте, и да хранит вас Господь Бог! – сказал на это с чувством бригадир, обняв и поцеловав меня в голову.

Я вышел от него сияющий и счастливый.

В штабе бригады я узнал, что временно командующим войсками Закаспийской области назначен герой турецкой войны генерал-адъютант Михаил Дмитриевич Скобелев[67], и на него возложено поручение восстановить честь русского оружия в Средней Азии; что г. Скобелев ещё в Петербурге, но уже дал знать всюду, что едет в Закаспийский край, к войскам. Газеты вскоре наполнились множеством разных известий о предстоящих событиях в Закаспийском крае, о новом вожде в нем российских войск. Общественное мнение и на Кавказе ожило: все зашевелилось, так как отряд г. Скобелева составлялся исключительно из воинских частей Кавказского округа, и многим предстояло теперь туда попасть. В штабе бригады была оформлена моя командировка с выдачей подъемных и прогонов. Здесь, по совету уже бывалых в Закаспии людей, я купил себе все, что нужно для походной жизни и работы в жаркой стране.

На мое счастье, сюда же приехал из Тифлиса назначенный на укомплектование в Закаспий от Кавказской гренадерской артиллерийской бригады поручик Юренев, с которым мы и решили ехать в Закаспийский край вместе. Мы торопились с отъездом, чтобы явиться в свои части раньше прибытия в Закаспий генерала Скобелева. Закончив все снаряжение, и простившись с начальством бригады и друзьями, мы с Юреневым по курьерской подорожной примчались в станицу Михайловскую, где я задержался три дня, приводя в порядок все свои дела и сдав все свое имущество на хранение в цейхгауз батареи.

Весть о моем отъезде в Закаспий на войну дошла до моих кунаков-горцев, и проводить меня явился Казбекар с сыном и своей родней.

В батарее мой отъезд вызвал в 1^м взводе и в батарейной «академии» неподдельное огорчение, которое меня сердечно растрогало. Товарищи устроили прощальный ужин нам, отъезжающим. Уехали мы с поручиком Юреневым на третий день пребывания, как раз в воскресенье. Мой взводный фейерверкер Бодров расплакался. Казбекар, поручив своей родне выслать ему лошадь на третью станцию, уселся на облучок и провожал нас в почтовой тележке три станции. Здесь он ещё раз выразил свою сердечную благодарность и дружески со мной простился.

Мы по курьерской подорожной помчались дальше. В душе я уносил, в общем, доброе и благодарное чувство ко всем, с кем соприкасался за истекшиею месяцев жизни и службы на Кавказе, а в частности, в 20^й артиллерийской бригаде.

Кроме того, в чисто служебном отношении мой выход на службу на Кавказ оказался неожиданно очень выгодным: после Турецкой войны в частях кавказской артиллерии оказались продвинутыми вперед почти все поручики, а младших офицеров было, в общем, мало. Как вышедший из артиллерийского училища, я имел в чине подпоручика два года старшинства и оказался очень высоко стоящим в общем списке субалтерн-офицеров. Совершенно неожиданно я был произведен по линии в поручики, обогнав этим своих товарищей, вышедших из Константиновского училища на целый чин. Словом, компенсация за когда-то испытанную неприятность была полная, да еще со старшинством в чине поручика с 8/XI1879 года.

Считаю, что очень много опыта и познаний практических дали мне и служба, и жизнь в бригаде. Занятие же в бригадной школе считаю основной ступенью в последующей и быстро развивавшейся способности произносить народные чтения, публичные лекции и научные доклады.

Несмотря на нашу курьерскую подорожную и уплаченные вперед до самого города и порта Петровска прогоны, путешествие наше резко прервалось в городке Грозном. Как я уже сказал, день был воскресный. Пасмурная погода перешла в сплошной проливной дождь, который жестко вымочил нас на двух последних перегонах к городку Грозному. Здесь станционный смотритель решительно заявил, что все тройки в разгоне и по случаю непогоды ещё ни одна не вернулась. Даже если и вернется какая-либо, то, по правилам, раньше двух часов отдыха он нам ее отпустить не сможет. Просил нас терпеливо подождать.

Станции тогда были благоустроенные, даже с особыми «царскими» комнатами на случай проезда высочайших особ. В общей, очень чистой и прилично обставленной комнате нас оказалось трое: мы с Юреневым (моим товарищем и сверстником по Михайловскому училищу) и каким-то штатским неопределенной, но восточной национальности. Погода не улучшалась. Лил дождь и улицы городка были отвратительно грязны.