В 17 часов делегация явилась ко мне. Возглавлял ее Марка. В ее составе были д’Одиффрэ-Паские, Бержери, Пиетри, Жорж Бонна, Боссутро, Доманж. Я отстаивал свои взгляды. Бержери, которого Марка оборвал, заявил, что речь идет о перемене политики или даже о смене режима. План теперь совершенно ясен. Оппозиция отъезду означала не только согласие на перемирие, но и провозглашение новой политики, антипарламентской и антианглийской ориентации, нарастание которой становилось все более отчетливым в результате поддержки некоторых министров, гражданских и военных. Я сравниваю свои заметки с отчетом об этой встрече, записанным Бартом: «Председатель палаты изложил свои сомнения, он говорил о независимости, которую глава государства должен всегда хранить в отношениях с неприятелем. Он высказал резкое удивление поведением маршала Петэна, который после того, как он полностью согласился с отъездом, хочет теперь отказаться от своего решения. Начались чрезвычайно оживленные прения. Между Эррио и Жоржем Бонна разразился крупный спор. Председатель палаты держался очень твердо».
Мне нанес визит председатель сената Бельгии. Он только что вернулся из Мадрида.
Делегация направилась в отель, где остановился президент республики. Лаваль уже ожидал ее в приемной. Вновь Барт стал защищать своих коллег, находящихся на борту «Массилии», и меня. Рассказ об этой встрече приводится на странице 25 его брошюры. «Лебрен выглядел усталым, утомленным, лицо его было измождено тревогой и печалью. С большим спокойствием он выслушал пылкую и страстную филиппику Лаваля. Тема у него была все та же: президент республики и председатели палат не должны покидать Францию, необходимо добиться прекращения военных действий. По мере того как он говорил, он распалялся, тон его повышался. «Вы не можете уехать из страны, – сказал он. – Франция вам этого не простит». Он заклинал Лебрена не прислушиваться к гибельным советам и даже заявил, что это явилось бы новым предательством. Президент слушал его молча, с побледневшим лицом не двигаясь. С искренним волнением Лебрен заявил, что он выполнит свой долг и что он намерен действовать в соответствии с соглашением с маршалом Петэном. Он, Лебрен, считает, что глава государства должен оставаться свободным. «Каким образом правительство Франции может остаться суверенным и свободным в стране, оккупированной врагом? – спросил Лебрен. – Как можно защищать права нации, если глава правительства является пленником немцев?» На эти вопросы ответов не последовало. Делегаты на какой-то момент заколебались».
По словам того же Барта, Маркэ заявил, что правительство должно остаться во Франции, даже если это повлечет за собой плен. «После него снова заговорил Лаваль. Хладнокровие очень скоро изменило ему. «Если Вы уедете из Франции, – сказал он, – ноги вашей больше никогда не будет здесь». Указывая пальцем на президента, он с криком набросился на всех, кто возражал против перемирия. «Не слушайте больше советов тех, которые привели страну на край пропасти. Зачем вы пошли за этими людьми?» – «Затем, что мой конституционный долг обязывал меня к этому», – прервал его Лебрен».
После нескольких резких слов Лаваля в адрес Жанненэ, что вызвало протест Барта, беседа закончилась при общем смущении и замешательстве. Жан Монтиньи в том же духе, но в более резких выражениях рассказывает об этой драматической встрече. «Лаваль в недвусмысленных выражениях разоблачил политику «Рейно-Черчилля», утверждая, что только маршал Петэн и генерал Вейган могут решить, следует ли продолжать войну. Он дошел до того, что потребовал от Лебрена, чтобы он ушел в отставку». В целом свидетельства Барта и Монтиньи совпадают.
Делегация вернулась в ратушу, где Лаваль вновь выступил с гневными речами, в то время как Бержери повел себя более «гибко». Депутат Жиронды Одегиль настаивал на выполнении обязательств, связывающих нас с Англией. Де Мустье, вернувшийся с фронта депутат от департамента Ду, выразил протест против перемирия. Прения закончились принятием двусмысленной резолюции. Как стало известно, перед отходом «Массилии» произошел ряд инцидентов. Офицеры военно-морского флота «украли» (это слово принадлежит Барту) автомашины, принадлежавшие депутатам парламента. Корабль ушел с опозданием. Тут же началась кампания против депутатов-патриотов, вступивших на. борт «Массилии». Двое из них, Жорж Мандель и Жан Зей, видимо, из-за того, что были евреями, сделались главными жертвами ненависти пораженцев. Свой патриотизм Мандель и Зей оплатили свободой и жизнью. Среди множества ошибок и преступлений на совести предателей, выдавших нас врагу, лежит, бесспорно, и это двойное преступление.
Перемирие