Эпизоды 1940-1944

Я получил из Касабланки телеграмму от квестора Перфетти с требованием немедленного возвращения на родину депутатов парламента, уехавших по указанию правительства, и сотрудников канцелярии палаты, отбывших по моему приказу. Вполне справедливые требования. Мои коллеги явились жертвами нового и отвратительного обмана. Я предпринял демарш в отношении них перед правительством. Во вторник 25-го я все еще настаивал на возвращении «Массилии» и телеграфно информировал об этом квестора Перфетти.

Вторник, 25 июня был объявлен днем национального траура. Молебен в соборе. Посещение памятника павшим. Я сохранил в памяти облик одного офицера авиации: стоя в почетном карауле, он сжимал кулаки, когда проходил маршал. Я не забыл его гневного взгляда. Министр Помарэ сообщил нам, что для Франции начинается новая жизнь. А вот еще одно известие: маршал Петэн принес себя в дар Франции. Генерал Вейган обратился к войскам с посланием: «Если нам не повезло на поле битвы, то, по крайней мере, вы все как один откликались на призывы, в которых я взывал к вашему патриотизму, к вашей отваге и упорству (!); наши соперники (неприятеля больше нет!) воздали должное нашей воинской доблести, достойной нашей славы и наших традиций (sic!). Честь наша не затронута. Будьте горды собой».

Вернувшись после этих церемоний, после этого Те Deum’a[6]

наизнанку, собравшего нас в церкви, я получил записку от Помарэ. «Состояние перемирия, – говорилось в ней, – лишает меня в настоящее время возможности распоряжаться о каком-либо передвижении судов и самолетов». По-прежнему поддерживалась иллюзия отъезда. «Этот вопрос, – писал далее министр, – уже завтра или послезавтра будет передан в комиссию по перемирию, которая создается сегодня вечером. Рассчитывайте на меня. Я не примкну к маневрам против наших коллег, даже против тех из них, которые уехали без того, чтобы их отъезд находился в какой-либо связи с перемещением правительства».

Кампания против депутатов парламента усиливалась. Она являлась частью общего плана борьбы против республики. Чем больше я над этим задумывался, тем. больше был убежден, что подготовка и подписание перемирия соответствовали точно разработанной политической программе. Пусть гибнет Франция, лишь бы республика была уничтожена! Я и Жанненэ написали маршалу письмо с протестом против развернутой в печати кампании, объектом которой являются депутаты парламента. Опубликованы основные условия перемирия.

«Я ненавижу ложь»

В среду, 26 июня, маршал опять выступил с речью. Он сделал обзор положения в том виде, в каком оно ему представлялось: «15 июня противник переправился через Луару. Перед лицом подобного испытания вооруженное сопротивление должно было прекратиться. Правительство оказалось в положении, когда ему нужно было принять одно из двух решений: оставаться на месте или выйти в море. Оно обсудило этот вопрос и решило остаться во Франции, чтобы сохранить единство нашего народа и представлять его перед нашим соперником». На этот раз стало окончательно ясным официальное и публичное отречение от слова, данного Петэном самым высоким представителям государства. «Условия, под которыми мы вынуждены были поставить свою подпись, являются суровыми. Большая часть нашей территории будет временно оккупирована. На всем севере и на западе страны, от Женевского озера до Тура, затем вдоль побережья до Пиренеев, Германия разместит свои гарнизоны, Мы должны демобилизовать наши армии, передать немцам нашу боевую технику, укрепления, разоружить флот в наших портах. На Средиземном море военно-морские базы будут демилитаризованы. Но все же честь наша не затронута. Никто не сможет воспользоваться нашими самолетами и нашим флотом. У нас остаются наземные и военно-морские соединения, необходимые для поддержания порядка в метрополии и в наших колониях. Правительство остается свободным. Францией будут управлять только французы.

Я был бы недостоин оставаться вашим руководителем, если бы согласился, чтобы французская кровь и дальше лилась ради того, чтобы продлить мечты нескольких людей, плохо осведомленных об условиях борьбы. Я связывал свою судьбу и свои надежды только с французской землей». Из этого заявления нам стало известно, что три алжирских департамента, в центр которых мы хотели направиться, не являются частью французской земли! Я вспомнил портрет Базена, нарисованный моим учителем Альфредом Шюкэ: вялый, молчаливый, интриган, проныра, очень честолюбивый, скрывавший под личиной прямоты и добродушия глубочайший эгоизм, помышлявший только о себе и приносивший в жертву своим интересам интересы родины, он воображал себя героем Франции, хозяином положения и не предвидел, что нация поднимаемся против захватчиков. (Всеобщая история Лависса и Рамбо, том XI, стр. 796 и 797). И позабыв о своем собственном ренегатстве, маршал (я привел его слова по тексту, опубликованному его сторонником Монтиньи) воскликнул: «Я ненавижу ложь, причинившую вам столько горя!».

С колониями возникли некоторые трудности. Они проявились в отзыве губернатора Индокитая.