Эпизоды 1940-1944

Меня сторожил целый взвод полицейских и жандармов, жили они в деревянном бараке у входа в усадьбу. Дороги вокруг нашего дома охранялись. Несмотря на это, я получал от крестьян свидетельства их дружеского ко мне отношения. Мэр Сен-Бодилля прислал мне сердечное письмо, проникнутое самым искренним республиканским и национальным духом. Поначалу власти терпеливо относились к посещениям, а затем запретили их, причем даже членам моей семьи.

В конце ноября около 5 часов утра приехал префект Изэра. Он вручил мне нижеследующий документ. Ответственность за его исполнение правительство возложило на местные власти.

Префектура Изэра Кабинет префекта Французское государство

Постановление

Префект департамента Изэра, офицер Почетного легиона

На основании закона от 3 сентября 1940 г., на основании телеграфных инструкций областного префекта Лиона от 26 ноября 1942 г.

Постановляет

Статья первая. Г-ну Эдуарду Эррио надлежит проживать в доме Эво-ле-Бэн.

Ст. 2. Под страхом санкций, предусмотренных законами об уголовных преступлениях, он не имеет права ни при каких обстоятельствах покидать без разрешения отведенный ему для проживания пункт. Он должен выполнять любые указания, переданные ему во исполнение данного решения компетентными властями.

Ст. 3. Настоящее постановление будет направлено главе Правительства, министру – государственному секретарю по внутренним делам, областному префекту Лиона и префекту департамента Крёз.

Гренобль, 26 ноября 1942 г.

Дитковский.

Итак, в путь, в департамент Крёз. Забавная деталь! Сопровождающий меня полицейский не нарадуется выпавшему на его долю поручению: я был его руководителем в Обществе литераторов. Эво-ле-Бэн – это общественные ванны, превращенные в тюрьму. Здесь летом лечат ревматизм. Директор встретил меня, не произнеся ни слова, и отправил в комнату 21, находящуюся в глубине коридора. Тут я застал Жуо и генерала Дуайэна. В последующие дни наша колония пополнилась за счет лиц, интернированных в Вале. Они были перевезены сюда после того, как в Вале было совершено несколько побегов. Нас всех строжайшим образом содержали в одиночных камерах, где мы провели около сорока дней – даже еда подавалась нам в камеру. Когда стража разрешала нам, мы приоткрывали двери, чтобы обменяться несколькими фразами. Это мы назвали «гулять по улице Бутри».

Когда содержание в одиночных камерах было снято, мы смогли увидеть друг друга. Среди нас было несколько генералов (в том числе Ла Лоранси), французские и иностранные дипломаты (один из них голландский), политические деятели – Вьено, Шампетье де Риб, Жозеф Денэ. Вместе с нами сидели бывшие кагуляры. Публика разная. Однако среди заключенных поддерживалась атмосфера подлинного братства.

В той части парка, где в определенные часы нам были разрешены прогулки, находилась маленькая забавная вымазанная в голубой цвет музыкальная беседка. Она ничем не напоминала украшенные по случаю деревенской свадьбы подмостки, которые можно видеть на гравюрах XVIII века. Часовню в парке закрыли, и правильно сделали: здесь не место благородным мыслям. На двери часовни висело небольшое подернутое паутиной изображение Христа на кресте из черного дерева. Такие кресты часто встречаются на гробах. Здесь же он напоминал летучую мышь. Рядом рос тисс. Чтобы оживить немного обстановку, не хватало нескольких могил, горделивых елей, лавров, остролистников, рябины. Единственным украшением служили три платана, стоявшие рядом друг с другом. Один из них покачивал своими израненными сучьями, словно угрожая или упрекая кого-то. Два других стояли, вздернув свои могучие причудливые ветви ввысь, к небесным просторам. Я вспомнил платан, который занимал крошечный сад министерства народного образования. Жорес обращался к нему с очень нежными и теплыми словами.