Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Что касается государств и движений, искавших поддержки Германии и Италии, особенно во время Второй мировой войны, когда казалось, что “державы Оси” близки к победе, то их главным мотивом была не идеология, хотя некоторые из малочисленных националистических режимов в Европе, чье положение полностью зависело от германской поддержки, с готовностью объявили себя еще большими нацистами, чем СС, – например, режим Усташи в Хорватии. И все же было бы абсурдом считать фашистами Ирландскую республиканскую армию или обосновавшихся в Берлине индийских националистов по той причине, что во Второй мировой войне, как и в Первой, некоторые из них обсуждали условия поддержки Германии по принципу “враг моего врага – мой друг”. Например, лидер Ирландской Республики Фрэнк Райан, который вел такие переговоры, был настолько убежденным антифашистом, что во время Гражданской войны в Испании вступил в интернациональную бригаду, чтобы воевать против генерала Франко, был захвачен франкистами и отправлен в Германию. Подобные случаи не должны нас отвлекать.

Однако остается континент, где идеологическое влияние европейского фашизма было неоспоримо, – это Америка.

В Северной Америке лидеры и движения, вдохновляемые Европой, не играли большой роли за пределами определенных эмигрантских сообществ, захвативших с родины идеологию своих стран. Так, выходцы из Скандинавских стран и евреи сохраняли приверженность социализму, а кто‐то – определенную степень лояльности к стране, из которой был родом. Таким образом, американцы добавили к своему изоляционизму немецкие и (правда, в гораздо меньшей степени) итальянские настроения, хотя и нет свидетельств, что там появилось много фашистов. Атрибуты фашизма – коричневые рубашки, руки, вздымаемые в салюте, – не были изначально свойственны местным правым и расистским движениям, наиболее известным из которых был ку-клукс-клан. Процветал антисемитизм, хотя его современная американская версия (проявившаяся, например, в популярных проповедях по радио отца Кафлина из Детройта), возможно, больше была обязана правому корпоратизму, вдохновленному европейским католицизмом. Для США 1930‐х годов характерно то, что наиболее успешное и, возможно, самое опасное демагогическое популистское движение этого десятилетия – покорение Луизианы Хью Лонгом[33] – возникло из чисто леворадикальной традиции. Оно уничтожало демократию во имя демократии и апеллировало не к чувству обиды мелкой буржуазии или к антиреволюционным инстинктам самосохранения богатых, а к эгалитаризму бедняков. Не было оно и расистским. Движение под девизом “Каждый человек – король” не могло принадлежать к фашистской традиции.

Что касается Латинской Америки, то там влияние европейского фашизма было несомненно. Его проводниками выступали как отдельные политики (Хорхе Эльесер Гайтан (1898–1948) в Колумбии и Хуан Доминго Перон (1895–1974) в Аргентине), так и целые режимы, например Estado Novo (“Новое государство”) Жетулиу Варгаса (1937–1945 годы в Бразилии). Но на самом деле, вопреки беспочвенным страхам американцев по поводу наступления фашизма с юга, фашизм ограничил свое влияние самими латиноамериканскими странами. Кроме Аргентины, открыто помогавшей “державам Оси” как до прихода к власти Перона в 1943 году, так и после, правительства Западного полушария вступили в войну на стороне США, по крайней мере номинально. Тем не менее в некоторых южноамериканских странах войска были сформированы по немецкому образцу или обучались под руководством немецких или даже нацистских кадров.