Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Фашистское влияние к югу от Рио-Гранде несложно объяснить. Оттуда США после 1914 года уже не выглядели, как это было в девятнадцатом веке, союзником внутренних сил прогресса и дипломатическим противовесом политике империй или бывших империй Испании, Франции и Великобритании. Захват США испанских земель в 1898 году и Мексиканская революция, не говоря уже о развитии нефтяной и банановой индустрий, привнесли в латиноамериканскую политику дух борьбы с империализмом янки. Приверженность Вашингтона дипломатии канонерок и морских десантов в первой трети двадцатого века лишь укрепила эти настроения. Виктор Рауль Айя де ла Toppe, основатель антиимпериалистического Американского народного революционного альянса (АНРА), амбиции которого простирались на весь континент, планировал (после того как завоюет власть в родном Перу) обучать своих бойцов с помощью кадров Сандино, прославленного борца против янки в Никарагуа. (Именно долгая партизанская война под руководством Сандино против американской оккупации 1927 года вдохновила сандинистскую революцию в Никарагуа в 1980‐х годах.) К тому же ослабленные Великой депрессией США 1930‐х годов ничем не напоминали прежнее государство-лидер. Отказ Франклина Д. Рузвельта от дипломатии канонерок и высадок морского десанта, которую осуществляли его предшественники, мог рассматриваться не только как признак “добрососедской политики”, но и как проявление слабости (что было неверно). Латинская Америка 1930‐х годов не была склонна оглядываться на своего северного соседа.

С другой стороны, при взгляде через Атлантику фашизм, несомненно, казался самым победоносным движением этого десятилетия. Если существовал в мире пример, которому следовало подражать энергичным и амбициозным политикам континента, всегда бравшего пример с более развитых в культурном отношении государств, то этим потенциальным лидерам своих стран, постоянно искавшим рецепт, как стать современными, богатыми и великими, конечно, следовало обратиться к опыту Берлина и Рима, поскольку ни Лондон, ни Париж больше не предлагали новых политических идей, а Вашингтон пребывал в бездействии. (Москва рассматривалась в основном в качестве модели социальной революции, что ограничивало ее политическую притягательность.)

И все же насколько отличались от европейских прототипов политические действия и достижения людей, не скрывавших своего восхищения Муссолини и Гитлером! Я вспоминаю то потрясение, которое испытал, услышав, как президент революционной Боливии без всякого колебания признал это в частной беседе. В Боливии солдаты и политики, вдохновленные примером Германии, стали организаторами революции 1952 года, национализировавшей оловянные рудники и давшей крестьянам-индейцам радикальную земельную реформу. В Колумбии великий народный трибун Хорхе Эльесер Гайтан, весьма далекий от выбора правого политического пути, захватил власть в либеральной партии и, несомненно, повел бы ее в радикальном направлении, если бы не был убит в Боготе 9 апреля 1948 года. Это событие немедленно

спровоцировало народное восстание в столице (на сторону повстанцев перешла полиция) и провозглашение революционных коммун во многих районах страны. Что латиноамериканские лидеры действительно взяли от европейского фашизма, так это обожествление своих энергичных популистских лидеров. Массам, которые они собирались поднять на борьбу (к чему вскоре и приступили), было нечего терять. К тому же врагами, против которых были подняты эти массы, являлись не чужеземцы и евреи (хотя элемент антисемитизма в политике как Перона, так и других аргентинских лидеров несомненен), а олигархи – богачи и местная элита. Перон нашел основную поддержку у рабочего класса Аргентины, а его основным политическим механизом была разновидность рабочей партии, выстроенной на основе поощряемого им массового профсоюзного движения. Жетулиу Варгас в Бразилии сделал то же открытие. Но военные свергли его в 1945 году, а в 1954‐м вынудили покончить с собой. Городской рабочий класс, которому он дал социальную защиту в ответ на политическую поддержку, оплакивал его как народного героя. В то время как европейские фашистские режимы разрушали рабочее движение, вдохновленные этими режимами латиноамериканские лидеры такие движения создавали. Несмотря на несомненную связь с фашизмом, с исторической точки зрения мы не можем отождествлять с ним движения, возникшие в Латинской Америке.

V

Тем не менее эти движения тоже нужно рассматривать как признак упадка и разрушения либерализма в “эпоху катастроф”. Хотя взлет и победа фашизма стали самым ярким подтверждением отступления либерализма, было бы ошибкой, даже в 1930‐е годы, связывать это отступление исключительно с фашизмом. Поэтому в заключении главы мы должны попытаться найти этому объяснение. Но сначала придется развеять ошибочное мнение, отождествляющее фашизм с национализмом.