Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Не близка Богатыреву-формалисту и формулировка Шкловского о «разрушившемся в каламбурах» позднем тексте «Максимилиана». Напротив, если мы обратимся к другой работе Богатырева, связанной с народным театром, – «Стихотворение Пушкина „Гусар“, его источники и его влияние на народную словесность», то обнаружим противоположную позицию. В общем плане Богатырев высказывает мысль о важности «в методическом отношении» «сличения» фольклорных произведений литературного происхождения «с подлинниками», что помогло бы «выяснить законы собственно «народной поэзии» [Богатырев, 1923(a): 165]. Далее, комментируя весьма кардинальные изменения, произошедшие со стихотворением, оказавшимся эпизодом народной драмы «Царь Максимилиан», Богатырев говорит о закономерности этих изменений, о естественной и необходимой переработке (а не разрушении) сюжета и поэтики пушкинского произведения в соответствии с народными художественными представлениями, в данном случае с формами ярмарочной культуры.

Возвратимся к книге «Чешский кукольный и русский народный театр». Бросается в глаза тот факт, что из всех выделенных Богатыревым структурных элементов фольклорного театра подробнее всего исследователь останавливается на описании речевых приемов: им посвящена почти половина всей работы. Но значит ли это, что Богатырев считает фольклорный театр театром слова? Такая мысль высказывается в краткой вступительной статье, предваряющей книгу: «Анализ русского народного и чешского кукольного театра, развивавшихся совершенно независимо один от другого, показывает нам, что народная аудитория тяготеет именно к восприятию чисто словесных построений. Сюжет отступает в народном театре на второй план и часто служит только мотивировкой словесных игр. Народный театр – театр слова, как такового» [Богатырев, 1923(б): 8]. Однако вряд ли автором этой статьи был сам Богатырев, поскольку под ней стоит подпись «Опояз», а предисловие автора (то есть Богатырева) следует далее. На наш взгляд, статья и, соответственно, высказанная в ней точка зрения скорее всего принадлежат Борису Шкловскому. Как известно, Шкловский принимал активное участие в издании опоязовских сборников, а в своем предисловии к книге Богатырев, среди прочих, адресует Шкловскому благодарность за помощь в работе над ней. Более того, взгляд на фольклорный театр как театр слова Шкловский в начале 1920-х годов высказывал неоднократно. Так, в статье «Крыжёвенное варенье» он пишет: «Народная драма же вся основана на слове, как на материале, на игре со словами, на игре слов» [Шкловский, 1923(а): 50]. Сходную мысль находим в статье «Дополненный Толстой»: «В народной же драме основной текст часто стирается почти до основания, и на первый план выступает „слово“. Игра в слова, каламбуры. Народная драма в этом смысле – театр слова» [Шкловский, 1923(б): 132]. Обратим внимание, что последнее предложение почти дословно совпадает с фразой из вступительной статьи к книге Богатырева.

Сам Богатырев, хотя и считает речь одним из важнейших компонентов народной драмы, не утверждает ее преимущественного положения в фольклорном представлении. Значительное место, которое уделено в книге описанию речевых стилистических приемов, связано скорее с гораздо лучшей разработанностью в то время теории лингвистического анализа по сравнению с теорией театра, а также с тем, что подход МЛК к анализу поэтики был преимущественно лингвистическим. Именно лингвистическая конструкция приема и кладется Богатыревым в основу систематизации комических речевых средств фольклорного театра в книге «Чешский кукольный и русский народный театр». Логическое, смысловое основание комической ситуации оказывается вторичным. Например, глухота как основание комической ситуации не выдвигается Богатыревым в качестве классификационного признака, а напротив, речевые реализации этого мотива оказываются одним из проявлений, «частным случаем» приема омонимии и используются Богатыревым в качестве иллюстраций неполной омонимии [Богатырев, 1923(б): 45–54].