Эпоха «остранения». Русский формализм и современное гуманитарное знание

Рассуждая о функциях, Богатырев в очередной раз опирается на лингвистику (в частности, на Ж. Марузо) и противопоставляет функцию

этнографического явления его форме [Bogatyrev, 1940; Богатырев, 1971(в): 30]. Некоторая специфическая иерархия функций явлений культуры, по Богатыреву, всегда свойственна определенной эпохе, в другие времена она может быть совершенно иной [Богатырев, 1971(в): 34]; функции могут быть связаны одна с другой и образовывать особую систему, особую структуру [Богатырев, 1931(в): 186; 1932–1933: 387; 1937; 1971(в): 50]. К примеру, Богатырев говорит о театре, о деревенском фольклоре и т. д. как о системах

[Богатырев, 1971(в): 26; 1971(a): 8], а также рассуждает о системах представлений, свойственных обществам разных видов, как, например, «первобытному обществу». По Богатыреву, некоторые факты и явления, на первый взгляд кажущиеся необъяснимыми, получают определенный смысл лишь внутри некоторой системы. Поэтому, полагал он, этнографы должны избегать перенесения собственных систем представлений на все те народы, которые они изучают [Богатырев, 1930(a): 94–95; см. также 1932–1933: 391; 1937: 306; и др.].

В некоторой структуре (или системе) этнографических явлений изменение одного-единственного элемента вызывает трансформацию всей структуры в целом, а также других входящих в ее состав элементов [Bogatyrev, 1940; Богатырев, 1971(в): 50, ср. 135–136, 153 сл.]. В 1931 году Богатырев пишет об успехах «структурной психологии» (Gestaltpsychologie), ссылаясь на определение структуры

, предложенное в 1921 году немецко-американским психологом К. Коффкой: структура есть комбинация разных элементов, каждый из которых связан с другими и получает свое своеобразие именно через эту связь [Богатырев, 1931(а): 121; 1931(б): 112]. Это отсылает не только к «Курсу общей лингвистики» (и особенно к рассуждениям Соссюра о понятии valeur linguistique – это понятие, кажется, соответствует тому, что Богатырев называл своеобразием

в приведенном выше определении структуры), но и к понятию системы, которое будет предложено в лингвистике позже, уже в 1930-е годы. Другим важным источником вдохновения была для Богатырева русская фольклористика: по его мнению, русские фольклористы в каком-то смысле сопротивлялись изучению отдельных, изолированных фольклорных явлений, пытаясь, напротив, использовать в своем анализе системный (или структурный) подход [Богатырев, 1931(д): 142]. Все более возрастающая – начиная с 1930-х годов – важность понятий функции и структуры в работах Богатырева объясняет и тот факт, что со временем его исследовательский метод меняет свое название: теперь это метод «структуральный», «функциональный» или «функционально-структуральный» – а не «статический» или «синхронный» (что предполагало по преимуществу описание). И тем не менее, если понятие синхронии со временем исчезает из названия исследовательского метода Богатырева, сама идея о необходимости изучать фольклорные явления в строго определенном «временнóм разрезе» все же по-прежнему имплицитно в нем присутствует.

В то же время Богатырев задавался и вопросом о различении и о соотношении индивидуального и коллективного в фольклорном произведении, что было связано с проблемой фиксации так называемых «динамических» изменений в «жизни» фольклорного произведения, а также с проблемой соотношения традиции и импровизации в фольклоре. Именно здесь очевидным образом проявился интерес Богатырева к диахронии в фольклористике. В ряде своих исследований он показывает, что со временем разные части фольклорного произведения могут изменяться с разной скоростью: так называемые «формальные» части меняются порой быстрее, чем части более «глубокие» (или «функциональные») [Bogatyrev, 1940; Богатырев, 1971(в): 31] – или же наоборот (формы могут оставаться прежними, тогда как изменяются функции этнографических явлений, см. [Богатырев, 1932–1933: 387 сл.] и т. д.). Несколько десятилетий спустя, в 1971 году, в предисловии к русскому переводу книги «Actes magiques, rites et croyances en Russie Subcarpatique» («Магические действия, обряды и верования Закарпатья»), Богатырев будет настаивать на взаимозависимости «синхронного» и «диахронного» методов в этнографии: по его мнению, они взаимообогащают друг друга, позволяя исследователю приходить к более точным выводам [Богатырев, 1971(б): 170 сл.]. Кроме того, переходя в изучении фольклора от синхронии к диахронии, становится возможным, по мнению Богатырева, объяснять этнографические явления, которые были распространены в отдаленных от нас во времени, архаичных обществах – те явления, которые раньше понять было трудно [Богатырев, 1939: 161].

В очередной раз источник вдохновения Богатырева кажется очевидным. Это – «Курс общей лингвистики» (см., например, [Saussure, 1976: 135–136]). Даже размышления Богатырева о первичности «статического» метода, о его преимуществах по сравнению с методом «диахроническим» кажутся эхом известного отрывка из «Курса» [Ibid.: 127–128][237].