Эра негодяев

Любопытно все же перечитывать старые письма — жаль, их всего пять; причём самые любимые не первое и пятое — как можно было бы подумать — а четвертое, самое жестокое и безжалостное. Самое правильное, наверное… Боже, как хорошо, что маленькая Герди не разучилась писать от руки! И как прекрасны письма, написанные ей рукой — русские буквы на немецкий манер, все нужные знаки препинания, по-немецки ровная строчка… Маленькая, солнечная Герди — как же мне плохо без тебя! Хорошо хоть, под рукой есть твои письма — и если очень постараться, то можно представить себе, что ты по-прежнему моя Герди; просто вышла на пару минут в магазин.

Больше пяти лет прошло с момента прихода вот этого, второго по счету, письма, прочитанного после вскрытия уже не одну сотню раз — а все равно, иногда так и тянет перечесть; все же не так много женщин ему в жизни писало. Как там у Гашека? У Швейка было одно-единственное письмо от какой-то Божены, и то — с проклятьями; он по сравнению со Швейком — просто олигарх какой-то…

Интересно, какому работодателю мог бы понадобиться ее диплом философа-марксиста? Таких 'специалистов' там в те годы, наверное, было — завались. А смотри ж ты! И жалованье нехилое… Хм, в школу — учителем русского языка? Это вряд ли. Учителя в Германии получают вроде неслабо, но что-то мне подсказывает, что в девяносто третьем году спрос на русистов там был не очень большой. Мягко говоря. Где-нибудь в университете лаборанткой? Опять же не в масть — работенка в финансовом плане очень дохлая, вроде как у нас. На какую-нибудь государственную службу… Сомнительно. Там все теплые места заняли 'весси', люди с хорошим буржуазным воспитанием, без темного марксистского прошлого. А у Герди? Клейма негде ставить! Абсолютно социалистический человек… Ну, да ладно, какая теперь разница? Главное — нашла свое место под солнцем, и слава Богу. Все не на гамбургском Риппербане задницей крутить…

Подумал так — и на душе стало как-то удивительно мерзко. Представил на миг Герди, его Герди, среди профессионалок коммерческой любви… Бр-р-р! Пакость какая!

Конечно, перед тем, что они творили у него в общаге, предварительно вытолкав взашей его соседей по комнате — всякая 'Камасутра' бледнеет; режиссёры же порнофильмов — узрев некоторые из их особо удачных пассажей — вообще бы залились смущенным румянцем. Но тогда — да и сейчас, чего там! — все происходившее в его кровати казалось ему совершенно естественным и нормальным. В конце концов, они любили друг друга, и отдавались друг другу яростно, без остатка, каждый раз — как в последний… Эх, ну и дураком же он тогда был! Не ценил такое счастье! Герди, милая Герди! Где ты сейчас?

Она спрашивает, как там Юрка? Очень хороший вопрос; он бы и сам, случись оказия, задал бы его кому-нибудь знающему… Когда это было? Года два назад, кажись… Или три? Точно, два — в девяносто шестом. Тогда у него как раз был в аренде магазин, и к нему в подсобку притащился — другого слова не скажешь, честное слово! — его старинный дружок Юра Блажевич. С ним вместе они поступали в университет, с ним же уходили в армию — тогда была такая мода, призывать студентов — и даже служить умудрились в одной роте! Потом восстановились — и году эдак в девяностом — или в девяносто первом? вот, блин, и не помню уже — потянуло Юрася на какие-то богословские страдания. Дескать, грядет царство Антихриста, сильные станут ему служить, слабые покоряться — а у благочестивых есть какой-то третий путь; что он тогда имел в виду? Господь знает… Только все по монастырям начал шнырять, свечки ставить, богословию предаваться. А в девяносто шестом попросил продать через его магазин всякие свои вещи — Боже мой, да какие у него тогда были вещи? Хлам какой-то! — и на вырученные деньги собрался в паломничество какое-то уйти… Бр-р-р! Тогда он дал Юрке что-то из собственного кармана — долларов сто пятьдесят, кажется — и так и не понял, зачем тому куда-то переться в поисках какого-то Пути праведных… Что ж, истина — она едина для всех, а вот правда — она у каждого своя…

За окном — мерзость ноября, холод, слякоть, грязь по тротуарам; выходить не хочется. Всё равно придётся выбираться — что-то прикупить пожрать; деньги катастрофически кончаются, с мяса пришлось перейти на тушёнку и кур, очень скоро придётся жрать голые макароны; мд-а-а, перспектива не из блестящих. Умереть, что ли? От какой-нибудь таинственной болезни, чтобы уснул — и на небеса… Хотя какие небеса с его биографией? Уж скорее в ад, к чертям на прожарку. Как тот фильм назывался, о еврейских страданиях в войну? 'Ночь и туман', кажись… Вот и у него сейчас перед глазами — ночь и туман; просвета нет, а главное — не предвидится. О спасении души, что ли, время подумать? Нет, по церквям он не ходок — пущай Юрка за весь их курс отдувается!

И тут в дверь позвонили. Он удивлённо посмотрел на звонок, как будто тот решил немного пожить самостоятельной жизнью — во всяком случае, никого из знакомых он сегодня не ждёт. Странно…