Эрагон. Возвращение

Наконец они добрались до неприметной двери на внутренней стороне крепостной стены. На земле у двери лежало множество подношений.

Джормундур постучал, и дрожащий голос изнутри спросил:

– Кто там?

– Госпожа Насуада пришла посмотреть вашу девочку, – сказал Джормундур.

– А вы пришли с чистым сердцем и твердой уверенностью?

На этот раз ответила Насуада:

– Сердце мое чисто, а помыслы тверды как сталь.

– В таком случае переступите порог. И добро пожаловать.

Дверь распахнулась, и они вошли в небольшую прихожую, освещенную одним-единственным красным светильником, явно сделанным гномами. В прихожей никого не было, и Насуада прошла дальше, в комнату, стены и потолок которой оказались завешенными какой-то темной материей, отчего помещение стало похоже на горную пещеру или логово какого-то зверя. Как ни странно, но здесь было значительно прохладнее, чем снаружи. На Насуаду повеяло каким-то ледяным дыханием – такое ощущение бывает порой поздней осенью, когда ночью вдруг поднимется северный ветер. Понимание того, с чем связано это холодное дыхание, острыми когтями вонзилось ей в душу: магия!

Черная ячеистая занавесь преградила ей путь. Она отодвинула ее и оказалась в комнате, видимо бывшей гостиной. Из мебели здесь сейчас остался лишь ряд стульев у стены, тоже задрапированной темной материей. Гроздь мелких светильников – тоже изделие гномов – свисала из черных складок с потолка, отбрасывая по сторонам таинственные блики.

В углу скорчилась согбенная карга, которая как-то затравленно смотрела на вошедшую Насуаду. Рядом со старухой находились травница Анжела и кот-оборотень, у которого вся шерсть встала дыбом. В центре комнаты стояла на коленях бледная девочка лет трех-четырех и сосредоточенно поглощала какую-то еду. Никто не сказал Насуаде ни слова, так что она, несколько смутившись, заговорила первой:

– И где же тот ребенок?

Девочка подняла на нее глаза, и у Насуады перехватило дыхание: она увидела на лбу у ребенка ярко светившуюся отметину дракона. А когда она заглянула поглубже в фиалковые глаза девочки, ей и вовсе стало не по себе. Малышка, изогнув губки в неестественно мудрой, пугающей усмешке, пристально посмотрела на Насуаду и сообщила:

– Я – Эльва.

Насуада невольно отшатнулась, стиснув рукоять кинжала, который всегда носила прикрепленным к левому предплечью, ибо то был голос не ребенка, а взрослой, опытной женщины. Полный неестественного цинизма, он особенно чудовищно звучал в устах этой малышки.

– Не бойся, – сказала Эльва и отодвинула в сторону пустую тарелку. – Я твой друг. – Она повернулась к старухе, скорчившейся в углу, и приказала: – Принеси мне еще еды. – Старуха поспешно вышла из комнаты, а Эльва, похлопав ладошкой по полу рядом с собой, пригласила Насуаду: – Пожалуйста, сядь. Я жду тебя с тех пор, как научилась говорить.

Не в силах выпустить из рук кинжал, Насуада осторожно опустилась на каменный пол.

– А когда ты научилась говорить? – ласково спросила она.

– На прошлой неделе. – Эльва сложила руки на коленях и уставилась на Насуаду, просто пригвоздив ее к месту неестественной силой своего взгляда.

Насуаде казалось, что ее череп насквозь пронзают два синих копья, проникая в мозг, ворочаясь там и раздирая в клочья все ее мысли и воспоминания. Она с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. А девочка наклонилась к ней еще ближе, коснулась своей мягкой детской лапкой ее щеки и сказала:

– А знаешь, даже Аджихад не смог бы руководить варденами лучше тебя. Ты избрала верный путь, и твое имя будут славить в веках за то, что у тебя хватило мужества и предусмотрительности перевести варденов в Сурду и готовиться к войне с Империей, хотя все остальные считали это совершенным безумием.

Насуада растерянно посмотрела на нее. Точно ключ, отлично подобранный к замку, слова Эльвы отпирали все ее, Насуады, тайные страхи и сомнения, не дававшие ей спать по ночам. И невольно ее охватило чувство безграничного доверия и такого душевного покоя, каких она не знала со дня гибели Аджихада. Слезы благодарности и великого облегчения хлынули у нее из глаз. Эльва сказала именно те слова, что только и могли утешить и успокоить ее. И Насуада была ей за это безмерно благодарна. Однако она тут же подумала о том, что подобная слабость для нее недопустима. Уж не навел ли кто из магов на нее свои чары? И зачем? Недоверчиво глянув на Эльву, она спросила:

– А кто ты и откуда знаешь все это?

– Я есть то, чем меня сделал Эрагон.

– Но он же благословил тебя!

Ужасные древние глаза на детском личике подернулись дымкой печали; Эльва чуть опустила веки и сказала:

– Он не понимал, что делает, и нечаянно заколдовал меня. И с тех пор, стоит мне увидеть человека, и я сразу чувствую все, что его мучит и тревожит. И будущее его сразу вижу. Когда я была поменьше, я ничего не могла с этим поделать – все получалось само. Вот я взяла и выросла!

– Но почему…