Эрагон. Возвращение

И Хранительницы одновременно подняли руки и расстегнули броши, скреплявшие у горла их белые одежды; одежды упали на землю. На девушках теперь не было ничего, кроме переливчатой татуировки, изображавшей дракона и начинавшейся на левой щиколотке Идуны. Драконий хвост обвивался вокруг ее голени, поднимался по бедру, по торсу, затем изображение драконьего тела переходило на спину Нёйи и заканчивалось головой дракона, вытатуированной у Нёйи на груди. Каждая чешуйка в татуировке имела свой цвет; казалось, на обнаженных телах девушек горит яркая радуга.

Идуна и Нёйя сплели руки так, что татуировка стала единым целым, затем резко топнули босыми ногами, и этот глухой звук был отчетливо слышен в царившей на поляне тишине.

Девушки топнули еще раз и еще, и тут музыканты ударили в барабаны. Затем к ним присоединились арфисты, а секунду спустя в нарастающей мелодии послышались и пронзительные голоса флейт.

Сперва медленно, потом все быстрее и быстрее Идуна и Нёйя начали свой танец. Они задавали ритм, притопывая ногами, и извивались всем телом так, что, казалось, танцуют не они, а сам дракон, изображенный на их телах, кружится в бесконечном танце.

Потом девушки еще и запели. Они пели все громче, пока их яростные вопли не заглушили музыку. Собственно, это была даже не песнь, а череда магических заклинаний, столь сложных, что смысл произносимых ими слов ускользал от Эрагона. Точно ветерок, что предвещает грозу, эта песнь пролетела по рядам подхвативших ее эльфов; казалось, поет один человек, голос которого звучит необычайно мощно, ибо он одержим одной-единственной мыслью, одной-единственной целью… Эрагон вдруг обнаружил, что поет вместе со всеми, не зная слов, но захваченный неумолимым ритмом. Он слышал, что Сапфира и Глаэдр тоже подпевают. Могучий ритм дрожью отдавался в его костях, отчего по всему телу у него ползли мурашки. Эрагону казалось, что даже воздух вокруг начал мерцать, повинуясь исходящим от поющих энергетическим волнам.

Все быстрее и быстрее кружились Идуна и Нёйя; вскоре их ног не стало видно в облаке поднятой пыли; волосы вихрем летели у них за спиной, тела их блестели от пота, однако они все убыстряли темп, доведя его до нечеловеческой быстроты, и музыка, следуя за ними, вознеслась вдруг к какому-то безумному взрыву – к последним словам магического песнопения, – и тогда татуировка вдруг вспыхнула ярким светом, и дракон ожил. Сначала Эрагон решил, что это ему просто кажется, однако дракон открыл глаза, моргнул, поднял крылья и щелкнул клыками.

Из пасти его вырвался язык пламени. Он рванулся вперед, отрывая свое тело от кожи Хранительниц, взвился в воздух и воспарил над поляной, хлопая крыльями. Однако кончик его хвоста был по-прежнему прикреплен к щиколотке Идуны, словно светящаяся пуповина. Гигантский ящер устремился к черным небесам, испуская чудовищный рык и словно напоминая присутствующим о былой славе своего народа. Потом дракон неожиданно развернулся и завис над поляной, оглядывая эльфов недобрыми глазами.

К тому времени, когда взгляд дракона добрался до него, Эрагон уже понимал: это не видение, а живое существо, вызванное из небытия и управляемое магией. Пение Сапфиры и Глаэдра звучало все громче, перекрывая все прочие звуки. А в вышине призрак их собрата, совершив вираж, скользнул вниз, задевая эльфов своими невесомыми крыльями, и приземлился возле Эрагона, обволакивая его своим колдовским взглядом и словно втягивая в себя. Движимый неясным инстинктом, Эрагон поднял правую руку, испытывая знакомое покалывание на ладони, и в ушах его прозвучал громовой, даже какой-то обжигающий голос:

«Прими наш дар, дабы иметь силы совершить то, что тебе предначертано судьбой».

Дракон склонил голову и кончиком носа коснулся ладони Эрагона – ровно там, где сиял гедвёй игнасия. Проскочила искра, и Эрагон замер, потому что волна раскаленного жара пронизала все его тело, испепеляя внутренности. Перед глазами возникла красно-черная пелена, а шрам на спине словно вспыхнул огнем, как если бы к нему приложили раскаленное клеймо. Пытаясь спастись, Эрагон отключил сознание, и благодатная тьма поглотила его.

Последнее, что он услышал, были слова, повторенные все тем же обжигающим голосом: «Это наш дар тебе».

На озаренной звездами лужайке

Проснулся Эрагон в полном одиночестве.

Открыв глаза, он уставился в резной потолок. В их с Сапфирой «гнездышке» на дереве царила тишина, все вокруг было окутано ночной мглой, но со стороны города, сверкающего огнями, еще доносились звуки празднества.

И почти сразу в ушах у него зазвучал встревоженный голос Сапфиры:

«Как ты там?»

Мысленным взором он видел, что она стоит рядом с Имиладрис под деревом Меноа.

«У меня все в порядке, – ответил он. – Во всяком случае, даже лучше, чем все последнее время. А долго я спал?»