Бесцельно скитаясь меж сосен, Эрагон забрел на поляну к дереву Меноа и остановился там на минутку, любуясь веселящейся вместе с эльфами Сапфирой, но никому не стал показываться, оставаясь в глубокой тени. Сапфира, однако, сразу его заметила и спросила:
«Куда идешь, малыш?»
Он не ответил, увидев, что Арья, сидевшая возле матери, вдруг поднялась на ноги, пробралась сквозь толпу эльфов и легкая, как лесной дух, исчезла под сенью деревьев.
«Я иду по границе света и мрака», – мысленно сказал Эрагон Сапфире и последовал за Арьей.
Он шел, ведомый тончайшим ароматом раздавленных ее ступнями сосновых иголок и едва слышным шелестом ее шагов. Наконец он увидел ее: она стояла совершенно одна на краю поляны, напряженная, как хищный зверь, выслеживающий добычу, и смотрела в ночное небо, следя за движением созвездий.
Когда Эрагон вышел на открытое место, Арья резко обернулась и так посмотрела на него, словно видела в первый раз. Глаза ее расширились, она прошептала:
– Это ты, Эрагон?!
– Я.
– Что они с тобой сделали?
– Не ведаю.
Он подошел к ней, и они вместе побрели сквозь густой лес, где разносилось звонкое эхо празднества. Несмотря на все произошедшие с ним перемены, Эрагон по-прежнему болезненно остро чувствовал ее присутствие – шорох одежд, нежные очертания шеи, колебания ресниц, блестящих, точно от пролитых слез, и изогнутых, как черные лепестки того дивного вьюнка.
Они остановились на берегу небольшого ручья с такой чистой и прозрачной водой, что ее почти невозможно было разглядеть в слабом свете звезд. Единственное, что ее выдавало, это чуть слышное журчание, когда она обегала камни. Густые сосны на берегу ручья создавали подобие шатра, укрыв Эрагона и Арью от остального мира и приглушая все звуки. Казалось, время в этом диком уголке застыло, остановилось, и здесь ничто не менялось на протяжении тысячелетий и никогда не изменится.
Эрагон внезапно почувствовал, что его чувство к Арье разгорается с новой силой. Он был настолько оглушен шумом крови, бурлившей в жилах, и неумолимой магией, наполнявшей лес в эту ночь, что, забыв об осторожности, внезапно воскликнул:
– Сколь темен лес, сколь высоки деревья, сколь ярки звезды в небесах! И сколь прекрасна ты, высокорожденная Арья!..
При обычных обстоятельствах и подобные напыщенные речи, и собственное поведение он бы, наверняка, счел признаком безумия, но в эту волшебную ночь все это казалось ему совершенно нормальным. И он не заметил, как сжалась и замерла Арья.
– Эрагон!..
Но он не обратил внимания на этот предупреждающий окрик.
– Арья! Я все сделаю, чтобы завоевать тебя! Хочешь, я пойду за тобой на край света, голыми руками возведу для тебя дворцы? Я для тебя готов…
– Тогда сделай одолжение – перестань, наконец, меня преследовать! Можешь ты мне это пообещать?
Он молчал, и Арья, подойдя к нему чуть ближе, сказала тихо и почти нежно:
– Эрагон, между нами никогда ничего не будет. Ты слишком юн, а я уже так давно живу на свете… И этого уже не изменить.
– Неужели ты не испытываешь ко мне никаких чувств?
– Испытываю, но исключительно дружеские. Я очень благодарна тебе за то, что ты спас меня из темницы в Гиллиде, мне приятно твое общество, но это все. Так что оставь свои притязания, это не приведет ни к чему, кроме сердечной боли. Постарайся найти себе подругу, более подходящую по возрасту, чтоб вместе с нею прожить долгие годы.
У Эрагона на глаза навернулись слезы:
– Как ты можешь быть такой жестокой!
– Это вовсе не жестокость, скорее доброта. Мы с тобой не созданы друг для друга.
В отчаянии он предложил:
– Но ты ведь можешь передать мне все свои воспоминания, опыт и знания, и тогда я стану таким же, как ты!..
– Нет, – прервала его Арья. – Это было бы неправильно, неестественно. – Лицо ее было мрачным, но странно торжественным; в глазах серебром сияли отражения звезд. В голосе вдруг зазвучала сталь: – Слушай хорошенько, Эрагон. Повторяю: между нами ничего и никогда быть не может! И пока ты не научишься владеть собой, никакой дружбы между нами тоже не будет, ибо твои… чувства только все разрушают и к тому же отвлекают нас от выполнения долга. – Арья поклонилась ему. – Прощай, Эрагон, прощай, Губитель Шейдов! – И с этими словами она исчезла в чаще.
А Эрагон дал волю слезам – они ручьем текли по щекам и падали в мох, оставаясь лежать на нем, словно жемчуг на роскошном бархатном одеяле изумрудного цвета. Онемев от горя, Эрагон уселся на гнилой ствол, уронил лицо в ладони, оплакивая свою безответную любовь и скорбя о том, что своим признанием вынудил Арью еще более отдалиться от него.
Там его и нашла Сапфира.
«Ох, малыш! – Она ткнула его носом. – И зачем тебе понадобилось доводить себя до такого состояния? Ты же прекрасно знал, что будет, если ты снова начнешь докучать Арье своей любовью!»
«Я просто не сумел вовремя остановиться».