Эркюль Пуаро

– Да, еще вчера. Остался только сэр Бартоломью Стрейндж. Он хотел побыть с сэром Чарльзом еще дня два, но сегодня утром срочной телеграммой его вызвали в Лондон. Один из его пациентов тяжело занемог.

– Жаль, – сказала Эгг. – Мне хотелось еще раз на всех посмотреть. Вдруг удалось бы найти ключ.

– Какой ключ, дорогая?

– Мистер Саттертвейт знает. А впрочем, это не важно. Оливер пока еще здесь. Его мы тоже привлечем. Он неплохо соображает, когда захочет.

Когда мистер Саттертвейт вернулся в «Воронье гнездо», сэр Чарльз сидел на террасе, глядя на море.

– Привет, Саттертвейт. Пили чай у Литтон Горов?

– Да. Надеюсь, вы ничего не имеете против?

– Разумеется, нет. Эгг мне звонила... Удивительное создание...

– И весьма привлекательное, – заметил мистер Саттертвейт.

– Гм, да, пожалуй.

Сэр Чарльз встал, прошелся по террасе.

– Господи! – вдруг с горечью воскликнул он. – И зачем только я сюда приехал!

Глава 5

БЕГСТВО

– Да, ему не позавидуешь! – сказал себе мистер Саттертвейт.

Внезапно он почувствовал жалость к своему другу. Влюбиться в пятьдесят два года! Надо ж такому случиться! И с кем! С Чарльзом Картрайтом, легкомысленным и беспутным сердцеедом. И ведь отлично понимает, какое разочарование его ждет. Юные тянутся к юным.

«Обычно девушки своих чувств напоказ не выставляют, – подумал мистер Саттертвейт. – А Эгг будто нарочно старается показать, что неравнодушна к сэру Чарльзу. Если бы действительно с ее стороны что-то было, она не стала бы этого афишировать. Юный Мендерс – вот кто у нее на уме».

Как правило, мистер Саттертвейт отличался большой проницательностью.

Однако он не учел одно обстоятельство, возможно, потому, что даже и не подозревал о его существовании: юные не ценят преимуществ молодости, напротив, зрелый возраст в глазах молодой девушки лишь добавляет привлекательности ее избраннику. Далеко не молодой мистер Саттертвейт был уверен, что Эгг не может предпочесть мужчину средних лет своему ровеснику. Ведь молодость – это неоценимый, волшебный дар, выше которого нет ничего на свете, так он считал.

Он еще более укрепился в этих мыслях, когда Эгг позвонила после обеда и попросила разрешения привести Оливера, чтобы, как она выразилась, «посоветоваться».

Бесспорно, он был красив, этот молодой человек – темные, с тяжелыми веками глаза, звериная грация в движениях. Казалось, он просто позволил себя привести, не в силах противиться напору Эгг. Видно было, что к ее затее он относится с ленивым пренебрежением.

– Пожалуйста, уговорите мисс Литтон Гор бросить все это, сэр, – обратился он к сэру Чарльзу. – Только ужасающе здоровая буколическая жизнь[71], которую она ведет, может породить такую неуемную энергию. Знаете, Эгг, вы просто отвратительно энергичны. И вообще, что у вас за детские пристрастия везде искать убийства, сенсации и прочий вздор?

– Однако вы скептик, Мендерс!

– Разумеется, сэр. Баббингтон – симпатичнейший старый зануда. И умер он своей смертью. Подозревать здесь убийство, по-моему, просто смешно.

– Надеюсь, вы окажетесь правы, – сказал сэр Чарльз.

Мистер Саттертвейт бросил на него быстрый взгляд. Какую роль играет сейчас Чарльз Картрайт? Нет, это уже не бывалый моряк и не знаменитый сыщик. Это уже что-то новенькое.

Мистер Саттертвейт был поражен, когда понял, в каком амплуа выступает сейчас его друг. Сэр Чарльз играл вторую скрипку – при Оливере Мендерсе.

Он отсел в сторонку, в темный угол и наблюдал за Эгг и Оливером. Они, как всегда, спорили, Эгг – пылко, Оливер – томно.

Сэр Чарльз выглядел сейчас старше, чем обычно, и казался утомленным.

Эгг с обычной своей горячностью и самоуверенностью все время пыталась вовлечь его в разговор, но он отвечал неохотно и односложно.

Около одиннадцати Эгг и Оливер собрались уходить. Сэр Чарльз тоже вышел на террасу – хотел посветить им фонариком, чтобы не оступились на крутой каменистой тропинке.

Однако в этом не было никакой необходимости – стояла великолепная лунная ночь. Молодые люди ушли, их голоса доносились все слабее.

«Луна луной, а схватить простуду не хотелось бы», – подумал мистер Саттертвейт и вернулся в гостиную. Сэр Чарльз еще немного постоял на террасе. Потом вошел, запер за собою дверь и, подойдя к бару, налил себе виски с содовой.

– Завтра уезжаю отсюда навсегда, – сказал он.

– Что?! – удивленно вскричал мистер Саттертвейт.

На лице сэра Чарльза мелькнуло что-то вроде грустного удовольствия – его признание явно произвело сильное впечатление на мистера Саттертвейта.

– Это Единственное, Что Мне Остается, – сказал сэр Чарльз, делая ударение на каждом слове. – Виллу продам. Никто никогда ничего не узнает... – Голос его чуть заметно, но весьма эффектно дрогнул.

Самолюбие сэра Чарльза, уязвленное ролью второй скрипки, жаждало удовлетворения. Теперь он исполнял великолепную сцену самопожертвования, столь часто игранную им в разных спектаклях: вот он во имя священных уз брака отрекается от возлюбленной и отсылает ее назад, в объятия безутешного супруга; или в силу роковых обстоятельств отказывается от девушки, к которой пылает безумной страстью.