Ермак

Ей вспомнились минуты, когда она стояла у костра… Какими жадными глазами озирали ее люди! Ей стало жутко, когда к огню приблизился самый страшный из разбойников — начальник их! И вдруг этот человек совсем не страшно глянул на нее, что-то сказал и погладил ее по голове. Ее сейчас же после этого отвели в его шатер… И вот она всю ночь была одна…

Утром в палатку, в которой вместе с Никитой Паном ночевал атаман, вошел веселый Иванко Кольцо. Он прищурил лукаво глаза и будто невзначай бросил Ермаку:

— Что ж, батько, с девкой не побаловал?

Ермак ничего не ответил.

— Бабы, ах как сладки! — продолжал Кольцо. — Щелкай их, как орехи, и все сыт не будешь!

Атаман нахмурился.

— Зазорно, Иван, такое не токмо молвить, а и слушать, — с укором выговорил он. — Ведь дите она еще… Вишь, как испужалась!.. Чай, в куклы еще играет… сиротинка… И запомни, Иван: бабы в стане — погибель нам! И людям накажи, — голос атамана посуровел: — монахов нам не надо, а кто девок забижать будет, — повешу на дубу…

Сказал и вышел из палатки. После этого был на Усе — купался в холодной воде. В стан он вернулся добрый и спокойный, сел у костра и велел привести персиянку.

Когда пленница пришла, атаман улыбнулся ей. Обрадовалась и она, почуяв доброе. Ермак подозвал толмача.

— Повторяй все, что я скажу, полонянке, — приказал он и обратился к девушке:

— Мать-то есть?

— Есть, есть! — сейчас же ответила девушка и закивала головой.

— Надумали казаки отпустить тебя с миром.

Черные глаза пленницы радостно вспыхнули, она торопливо заговорила. Толмач перевел:

— Спасибо, говорит. Однако спрашивает, как же она одна уйдет?

— Пусть берет служанок. Денег, хлеба дадим…

Ермак кивнул казаку, тот быстро подал три торбы с хлебом, пирогами… Другой казак вывел из землянки служанок — трех татарок.

Персиянка грустно опустила голову и прошептала толмачу:

— Казаки нагонят нас и убьют…

— Иди! — мягко сказал атаман. — Вот и деньги, — он зачерпнул в кармане горсть монет и протянул одной из служанок. — Никто тебя не тронет. Кто руку занесет, скажи, идешь от Ермака!

— Ермак… Ермак… — прошептала девушка и опять, как в первый раз, улыбнулась чистой и ясной улыбкой. Затем она неловко и смешно, точно шея ее вдруг сломалась, поклонилась Ермаку, казакам и медленно-медленно побрела от костра. За нею пошли и служанки с торбами. Несколько раз персиянка останавливалась, словно ждала, что ее окликнут. Но Ермак не окликнул. Сидел и отечески добрым и грустным взглядом смотрел ей вслед.

3

Ермак и три казака забрели в степной городок. Тихо, пустынно, только у кабака куражатся подвыпившие стрельцы да в тени отдыхают странники — калики перехожие. За Волгой, на яру, среди старых плакучих берез золотились маковки обители и белела монастырская стена, а на востоке сверкала солнечным сиянием песчаная степь. По равнине к горизонту тянулся караван верблюдов, с покачивающимися на горбах калмыками. Вскоре он растаял в синем мареве.

Казаки вошли в кружало. В большой тесовой избе было шумно. За стойкой, заставленной ковшами, кружками, ендовами и осьмухами, каменным идолом восседал толстый целовальник с бегающими, вороватыми глазами. Несмотря на людскую пестрядь и толчею, целовальник сразу заметил казаков. Ермак с товарищами неторопливо, хозяйской поступью, прошли вперед и уселись за тесовый стол.

Целовальник зачерпнул корцом в большой медной ендове полугару и налил чары. Наставил их на деревянный поднос и предложил казакам:

— Пейте, милые, на здоровье. Пейте для веселия души!

Кабатчик весь лоснился от пота. В его большой окладистой бороде сверкнули крепкие зубы. С лисьей улыбкой зашептал:

— У меня не бойтесь, разбойнички, — не выдам!

«Чёрт! И откуда только знает?» — удивился Ермак.

— Получай! — выложил он на стол алтыны. Кабатчик проворно сгреб их. Развалистой походкой снова убрался за стойку.

Ермак снял шапку, огляделся. Шумели питухи.

— Эх, горе пьет, — вздохнул он.

Рядом гомонили подгулявшие мужичонки в латаных рубахах. Один из них, сильно подвыпивший, напевал:

Уж спасибо тебе, синему кувшину,Разогнал ты мою тоску-кручину…

— Разогнать-то разогнал, а жить лихо! — сказал он, оборвав песню Поднялся и подошел к стойке:

— Эй, милай, налей еще!

Целовальник пренебрежительно взглянул на него:

— Семишники-то ку-ку! Чем отплатишь?

Мужичок решительно снял кафтан и бросил на стойку:

— Бери! Жгет все внутри от горя…

Целовальник не спеша распялил кафтан, оглядел на свет, ощупал и деловит ответил:

— На два алтына полугару дам…

— Потап, да побойся ты бога!

— Худой кафтанишко, бери назад, — кабатчик сердито швырнул одежку питуху.

Мужичонка растерялся, глаза его искательно заюлили. С горькой шуточкой он подал кафтан обратно.

— Твоя правда, кафтан не для тебя шит, милый.

Ладно, смени гнев на милость, давай. На той неделе, авось, выкуплю…

Мужик вернулся с кувшином полугара. Наливая в кружки, снова запел:

Как во этом кабачкеУдалые меды пьют,За все денежки дают…

— Эй ты, бражник, чего разорался! — грозно окрикнул его целовальник.

Питух и его приятели притихли.