Прежние отношения потихоньку возобновляются, но их прерывает случай: невольное участие поэта в конфискации имения Снегиной. Анна оскорбляет Сергея и покидает село. Уезжает и он, чтобы возвратиться через шесть лет. Опять поэт у мельника, который вручает ему письмо:
«Письмо как письмо, – ворчит поэт. – Беспричинно я в жисть бы таких не писал…» Это он успокаивает себя, а сердце-то забилось неровно и часто:
«У меня есть Галя».
Где-то на исходе зимы 1924/25 годов Бениславская сошлась с Л.О. Порицким. Лев Осипович, бывший политкаторжанин, после Февральской революции жил в Москве. Галина Артуровна как-то сразу влюбилась в него и так объясняла захватившее её чувство:– Из-за нескладности и изломанности моих отношений с С. А. я не раз хотела уйти от него как женщина, хотела быть только другом. И перед возвращением его с Кавказа я ещё раз решила, что как женщина уйду от него навсегда. И поэтому, закрыв глаза, не раздумывая, дала волю увлечению Л. Но единственное сильное чувство, очень быстро и необузданно вспыхнувшее к Л., я оборвала сама. Оборвала сразу, как только поняла, что от С. А. мне не уйти, эту нить не порвать и С. А. любит меня, насколько он вообще может сейчас любить.
У Сергея Александровича всё было наоборот. По уверениям Галины Артуровны, с Кавказа он вернулся с сильно изменившимся отношением к ней. Уверял, что там у него не было ни одного увлечения:
– Когда ко мне лезли, я говорил: «У меня есть Галя».
По-видимому, Есенин что-то почувствовал в изменившемся отношении к нему Бениславской и пригрозил ей:
– Берегитесь меня обидеть. Если у меня к женщине есть страсть, то я сумасшедший. Я всё равно буду ревновать. Вы не знаете, что это такое…
Это Бениславская не знала, что такое ревность! Ещё 1 января 1922 года (спустя три месяца как Есенин оставил её) Галина Артуровна писала в дневнике: «Хотела бы я знать, какой лгун сказал, что можно быть не ревнивым! Ей-богу, хотела бы посмотреть на этого идиота! Вот ерунда! Можно великолепно владеть, управлять собой, можно не подать вида, больше того – можно разыграть счастливую, когда чувствуешь на самом деле, что ты – вторая; можно, наконец, даже себя обманывать, но всё-таки, если любишь так по-настоящему – нельзя быть спокойной, когда любимый видит, чувствует другую. Иначе значит – мало любишь. Нельзя спокойно знать, что он кого-то предпочитает тебе, и не чувствовать боли от этого сознания».
Плохо знал Сергей Александрович свою няньку и сожительницу… но вернёмся к его монологу:
– Вы пойдёте на службу, а я не поверю. Я вообще не могу тогда отпускать вас от себя, а если мне покажется, то бить[115]
буду. Я сам боюсь этого, не хочу, но знаю, что буду бить. Вас я не хочу бить, вас нельзя бить. Я двух женщин бил – Зинаиду и Изадору, и не мог иначе, для меня любовь – это страшное мучение, это так мучительно. Я тогда ничего не помню, и в отношении вас я очень боюсь этого. Смотрите, быть вам битой.Словом, объяснился, хотя и с опозданием на полтора года.
В Москве Есенин пробыл четыре недели. За это время он набело переписал поэму «Анна Снегина», сдал её в редакцию журнала «Красная новь» и написал стихотворение «Несказанное, синее, нежное…», в котором подвёл итоги своей жизни: