Есенин, его жёны и одалиски

Три пятых школ, существовавших в деревенской России, закрыты. Врачебной помощи почти нет, потому что все народные больницы и врачебные пункты за отсутствием средств и медикаментов влачат жалкое существование. Высшие учебные заведения терроризированы и задавлены, как наиболее враждебные существующей глупости. Всякая общественная и индивидуальная инициатива раздавлена. Малейшее проявление её рассматривается как антигосударственная крамола и жесточайшим образом карается. Всё сельское население, служащие, равно и рабочие массы, раздавлены поборами. Все они лишены своей религиозной совести и общественно-семейных устоев, все вынуждены влачить полуживотное существование. Свобода мысли и совести окончательно задавлены и придушены. Всюду дикий, ничем не оправданный произвол и дикое издевательство над жизнью и трудом народа, над его духовно-историческими святынями. Вот он – коммунистический рай.

Но как это случилось, что Россия с тем, чтобы ей беспрепятственно на общее благо создать духовные и материальные ценности, обливавшаяся потом и кровью, Россия, на протяжении столетий великими трудами и подвигами дедов и пращуров завоевавшая себе славу и независимость среди народов земного шара, ныне по милости пройдох и авантюристов повержена в прах и бесславие, превратилась в колонию всех паразитов и жуликов, тайно и явно распродающих наше великое достояние?

Вполне отвечая за свои слова перед судом всех честно мыслящих людей и перед судом истории, мы категорически утверждаем, что в лице господствующей в России РКП мы имеем не столько политическую партию, сколько воинствующую секту изуверов – человеконенавистников, напоминающую если не по форме своих ритуалов, то по сути своей этики и губительной деятельности – средневековые секты сатанистов и дьяволопоклонников».

Группа А. Ганина по наивности молодости её членов размахнулась ни много ни мало как на свержение власти большевиков. Заранее распределили посты в будущем народном правительстве, набросали список кабинета.

– В один из таких списков он (Ганин), – вспоминала Бениславская, – включил и Есенина – министром народного просвещения. Но Есенин, который, как бы ни ругался на советскую власть, всё же не мог её переменить ни на какую другую, рассердился, послал Ганина к чёрту и потребовал, чтобы тот сейчас же вычеркнул его фамилию. Ганин вычеркнул и назначил министром народного просвещения Приблудного.

А. Ганин находился в довольно близких отношениях с Сергеем Александровичем. Ездил с ним на Соловки и к своим родителям в Вологодскую губернию. На венчании Есенина с Зинаидой Райх был шафером со стороны жениха. На деньги Дункан Есенин издал сборник стихотворений Алексея. Словом, у ЧК были основания заняться и весьма известным (по антисоветским высказываниям) поэтом. К счастью для него, Ганин умолчал об их близких отношениях. Сергей Александрович, конечно, этого не знал и на всякий случай решил на время скрыться от ЧК куда-нибудь подальше.

26 марта Есенин устроил прощальный вечер, а на следующий день выехал на Кавказ: «Они бежали от врагов / И от друзей сюда бежали…»

Два месяца Сергей Александрович провёл в Баку под защитой члена ЦК КП(б) Азербайджана П.И. Чагина. Участвовал в торжествах 1 Мая и познакомился с С.М. Кировым, который потребовал от Петра Ивановича создать для поэта в Баку иллюзию Персии, в которую поэт рвался.

Но общение с высокими правителями не смогло заглушить тревоги, вызванной делом Ганина, и в лирике Есенина на цветущем солнечном юге появляются вещи, не сочетающиеся с обстановкой его бытия на фоне радостной природы:

Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли? В славе ли?

В молодости нравился, а теперь оставили.Потому хорошая песня у соловушки,Песня панихидная по моей головушке.Цвела – забубённая, была – ножевая,А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

«Песня»

* * *

Ну, целуй же! Так хочу я.Песню тлен пропел и мне.Видно, смерть мою почуял

Тот, кто вьётся в вышине.Увядающая сила!Умирать так умирать!До кончины губы милойЯ хотел бы целовать.

Оба стихотворения написаны 19 апреля, в день светлой Пасхи, между прочим. На следующий месяц последовали: «Синий май. Заревая теплынь…» и «Не вернусь я в отчий дом…», тоже проникнутые тоской по уходящей жизни (это в двадцать-то девять лет!) и предчувствием близкого её конца. Словом, радостный юг оптимизма Есенину не прибавил, и в Москву он вернулся в состоянии, повлёкшем за собой поступки, разумом не объяснимые.