Есенин: Обещая встречу впереди

Мандельштаму Есенин в лицо говорил (Грузинов слышал, записал): «Вы плохой поэт! Вы плохо владеете формой! У вас глагольные рифмы!»

Блока ценил очень высоко, но и то потом скажет, что тот стал плохим поэтом и вообще выглядит на наших полях, как голландец какой-то. Это значит: не местный, чужой, многого не понимающий. В одном разговоре Есенин даже уточнит: у Блока три четверти немецкой крови — что он может понять?

Ходасевича Есенин в упор не видел. О Хлебникове — не скажет ничего, а присланную тем из Харькова поэму «Разин» печатать в имажинистском сборнике откажется, бросив: «Фокусы». О Гумилёве — не вспомнит ни разу. «Да не обойдёшься / С одним Пастернаком…» — скривится в стихах по поводу Бориса Леонидовича, а самому ему в лицо выскажет: «Ваши стихи косноязычны. Народ вас никогда не признает!» Про Илью Эренбурга как поэта коротко сообщит: «Никакой».

Есенин в начале Первой мировой напишет целый обзор женской военной поэзии: более всего про Щепкину-Куперник, упомянет Любовь Столицу; но про Ахматову и Цветаеву, с которыми неоднократно при разных обстоятельствах встречался, стихи которых слышал в авторском исполнении, ни словом не обмолвится.

По большому счёту Есенин никого не хвалил. Только ругал.

Да, в автобиографиях отдавал должное Клюеву, но с таким количеством оговорок и прямых оскорблений, из которых «ненавижу», пожалуй, даже и не самое жёсткое.

За всю жизнь Есенин написал всего одну положительную рецензию на чужой поэтический сборник — Петра Орешина; но его он соперником точно не считал.

И если всерьёз апеллировать к есенинским высказываниям, придётся согласиться, что Орешин в понимании Есенина был больше всех остальных современников.

Но мы же не можем так сделать.

Тогда как быть?

Собирая картину есенинских предпочтений, надо разыскивать не тех, кого он хвалил, а кому от него больше всех доставалось.

И тут выясняется, что ругал он чаще всего Блока, Клюева, Маяковского, Мандельштама и собратьев-имажинистов, в первую очередь Мариенгофа и Шершеневича.

И сразу какая-то другая картина вырисовывается.

Потому что это и есть поэтическая картина Есенина: он и важные ему современники.

Это поэзия — и Есенин не воспринимал её как цветущий луг, где каждому растению есть место.

Есенин хотел быть не просто первым. Он хотел быть самой сильной любовью своего народа, самой важной, самой дорогой.

* * *

В марте 1921 года Главный политико-просветительский комитет республики начал проводить спецрасследование по факту «печатания и распространения» «порнографического сборника» стихов имажинистов «Золотой кипяток» с требованием «наказать всех виновных».

Имажинисты могли надеяться, что в этот раз всё закончится так же, как и во все предыдущие, когда очередной начальник в Наркомпросе, Госиздате или Революционно-военном цензурном комитете закатывал весёлые глаза и говорил ласково: всё, черти драповые, проваливайте с глаз моих, после чего они, якобы преисполненные раскаяния, потупив очи и чуть мешая друг другу, выходили — но сразу же, в приёмной, к удивлению секретаря, начинали хохотать. В конце концов, «Золотой кипяток» не многим страшнее названия (и заодно аббревиатуры) «Всё, чем каемся», за которое Есенина с Шершеневичем только пожурили.

Тем не менее сейчас был целый Главполитпросвет.

Сигнал о их очередном хулиганстве был подан максимально серьёзно, а в реакцию на этот сигнал были вовлечены хозяева самых разнообразных кабинетов. Свести случившееся к очередной имажинистской шутке не удалось.

В сборнике не содержалось ничего, даже ассоциативно связанного с наименованием; там были всё те же, в той или иной степени скабрёзные, сочинения имажинистов — но никакой порнографии в буквальном смысле.

Велико же было их удивление, когда 14 апреля в газете «Известия ВЦИК» было опубликовано письмо наркома Луначарского, до сих пор к ним относившегося более чем терпимо. Сколько в кабинете у него просидели! Сколько проговорили!

Но даже Луначарскому пришла пора высказаться.

«Довольно давно уже я согласился быть почётным председателем Всероссийского союза поэтов, но только совсем недавно смог познакомиться с некоторыми книгами, выпускаемыми членами этого союза. Между прочим, с „Золотым кипятком“ Есенина, Мариенгофа и Шершеневича.

Как эти книги, так и все другие, выпущенные за последнее время так называемыми имажинистами, при несомненной талантливости авторов, представляют собой злостное надругательство и над собственным дарованием, и над человечеством, и над современной Россией».

«Книги эти, — продолжал Луначарский, — выходят нелегально, т. е. бумага и типографии достаются помимо Государственного издательства незаконным образом (а то он об этом с 1919 года не догадывался. — 3. П.). Главполитпросвет постановил расследовать и привлечь к ответственности людей, способствовавших появлению в свет и распространению этих позорных книг».

Так уж и позорных?