Есенин в быту

…Уезжая осенью 1924 года на Кавказ, Есенин подселил к Бениславской своих сестёр Катю и Сашу. Кроме того, она выполняла обязанности секретаря и хлопотала по изданию его произведений. То есть поэт был заинтересован в сохранении с Галей хороших отношений, но она надеялась на большее, и Сергей Александрович всячески подогревал эту надежду: «Может быть, в мире всё мираж, и мы только кажемся друг другу. Ради бога, не будьте миражом Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая» (24.12.1924).

И Бенисласвкая ждала, благоустраивая быт. Вспоминая зиму 1924/25 годов, А. А. Есенина писала: «В эту зиму постепенно заменялась Галина мебель. Были куплены шесть венских стульев, обеденный стол, платяной шкаф, приобреталась новая посуда.

Живя в одиночестве, Галя мало беспокоилась о домашнем уюте, и обстановка у неё была крайне бедна. Вместо обеденного – стоял кухонный столик, письменный – заменял ломберный, на котором была бронзовая, на чёрной мраморной подставке настольная лампа. Стояла ещё покрытая плюшем василькового цвета тахта с провалившимися пружинами, за что получила прозвище „одер“, шведская железная кровать с сеткой, две тумбочки, два старых венских стула и табуретка. Но чистота всегда была идеальная.

Теперь хозяйство наше постепенно налаживалось, но, для того чтобы вести его по-настоящему, ни у кого не было ни времени, ни умения. Пришлось взять прислугу Ольгу Ивановну».

В ту же зиму в хозяйстве Галины Артуровны появился небольшой пузатый самовар, у которого любил посидеть вернувшийся с Кавказа поэт. Хорошо известна фотография Сергея Александровича с матерью за этим самоваром. А вот что вспоминал в связи с ним писатель Всеволод Иванов: «Есенин вставал рано, ровно в девять. На стол ему подавали самовар и белые калачи, которые он очень любил.

– Потчую по-приятельски, а гоню по-неприятельски, – приговаривал он. – А теперь, после нашего рязанского чая, попробуй-ка кавказского. – И он доставал из-под стола бутылку с красным вином».

Есенин довольно близко сошелся с Всеволодом Ивановым, писал о его «глубокой талантливости», особо подчёркивая, что «язык его сжат и насыщен образами, материал его произведений свеж и разносторонен». Всеволод Вячеславович, будучи ровесником поэта, смотрел на него как на старшего собрата по перу. Интересны его наблюдения за Сергеем Александровичем.

«Стоя перед зеркалом, Есенин любил повторять:

– Как поприумоюсь, да поприоденусь, да попричешусь, так что твой барин стану. Люблю кривые зеркала – как тобой кто залюбуется, ты и думаешь: „А что, взял?“

– А ты веселый, – сказал я с удивлением.

Есенин ответил:

– Не я веселый, а горе моё весело».

Довольно длительное время неразлучным спутником поэта был Иван Приблудный. Бесшабашный, озорной, любивший посмеяться и пошутить, он забавлял Есенина, который покровительствовал ему. Притязая на абсолютное расположение Сергея Александровича, Приблудный очень ревниво воспринимал его внимание к другим персонам. Характерна история с Н. А. Клюевым, о которой вспоминала Бениславская:

– Приблудный, обычно доверчивый, Клюеву ни одного укола не спускал, злобно высмеивал и подзуживал его, играя на больных струнах. Спокойно они не могли разговаривать, сейчас же вспыхивала перепалка, до того сильна была какая-то органическая антипатия. А Сергей Александрович слушал, стравливал их и покатывался со смеху.

«Смиренный Николай», как называл себя Клюев, вошёл в жизнь обитателей Брюсовского тихим и ласковым. С первых же минут своего появления начал закладывать фундамент дружеских отношений. Прежде всего польстил Есенину, сразу приняв Бениславскую:

– Вишнёвая. Нежная: войдёт – не стукнет, выйдет – не брякнет.

Хозяйка комнаты была очарована Клюевым, который называл Есенина Серёженькой и молился на него. Бениславская признавалась:

– Клюев завоевал нас своим необычным говором, меткими, чисто народными, выражениями, своеобразной мудростью и чтением стихов, хотя и чуждых внутренне, но очень сильных. Мы сидели и слушали его, почти буквально развесив уши. А стихи читал он хорошо, каким-то пророческим «трубным гласом».

Не понравился Клюев только Кате, старшей сестре Сергея Александровича.

– Что это за старик противный, отвратительный такой? – спросила она, увидев гостя первый раз.

На девушку дружно зашикали: мол, молода ещё, ничего не понимаешь. Но, как показало время, она была абсолютно права. Вот что писал «смиренный Николай» из гостеприимного дома: «Я живу в непробудном кабаке. Пьяная Есенинская свалка длится днями и ночами. Вино льётся рекой, и люди кругом бескрестные, злые и неоправданные. Не знаю, когда я вырвусь из этого ужаса».

Но это ещё не вся «благодарность» Серёженьке. После гибели поэта Клюев написал «Бесовскую басню про Есенина». Утрируя и передёргивая факты, он создал картину дьявольских похождений своего друга и гибели его души, потерявшейся в безбожии и кабацкой мути. При этом местом действия басни Клюев избрал комнату Бениславской.