Эшелон на Самарканд

— Что поняли?

— Мы возьмем всех детей, кто попросится в эшелон, — вот что! — От простоты и правильности этой мысли его аж подбросило, и Деев сел, потирая чубчик. — И не только тех, кто попросится. Всех, кого встретим по пути. Всех, кого найдем. Всех возьмем!

Комиссар, уже полуодетая, присела обратно на диван и уставилась на Деева:

— И что вы будете с ними делать — в Самарканде? Не примут их в целевой детдом.

— Примут, — ответил прямым взглядом на прямой взгляд. — По бумагам пойдут как голдети Поволжья. Если что — припишем пару имен, проверять не станут.

— Вы что же, не докладывали в Казань о смертности?

Деев только головой покачал: не докладывал. В нарушение всех инструкций и в обход обычного здравого смысла, по слабости характера или еще по какой причине — а не докладывал. Ну не мог он своей рукой вписать в депешу безликое слово «убыль» и поставить напротив безликую же цифру умерших! Не мог.

— Это подлог, Деев. — Строгий взор женщины стал и вовсе прокурорским.

— И ты теперь этого подлога соучастница.

— Не застращаете!

— Не больно-то и хотел. Мы теперь, комиссар, до таких краев добрались, где ты мне больше не указ. Хочешь — жалуйся: хоть сусликам в Голодной степи, а хоть ящерицам в аральских песках.

Они смотрели друг на друга, не мигая и не отводя глаз, будто бодаясь взглядами. Деев чувствовал, что побеждает.

— Дождусь, пока доберемся до Ташкента или Самарканда, уж там-то телеграф отыщется.

— Лады, — согласился он легко. — Я как раз побегу детей в детский дом устраивать, а ты — на меня жалобы катать.

— Их не примут, Деев! — И по тому, как пылко воскликнула Белая, он понял, что победил. — У ваших новичков на мордах написано, что они бродяги со стажем и вовсе не из Поволжья! Калмыцкая и киргизская степи, Черноморье, Каспий — вот что на них написано! Никакие подложные бумаги не помогут. В Самарканде тоже не идиоты сидят.

— Этих детей примут. Примут непременно! — Он взял в руки ее лицо и крепко поцеловал в лоб. — Ты, главное, не мешай, Белая.

И только сейчас заметил, что пальцы перестали дрожать.

* * *

Холера унесла сорок детских жизней.

Казюк Ибрагим. Падишах. Радищев. Барабулька. Соня Цинга. Мустафа Бибика. Голодный Гувер. Елдар Сгайба. Джульетка Бланманже. Исрек Юсуп. Все они остались на станции Ак-Булак.

Тильда Прокаженная. Фадя Сызрань. Сцопа. Касим с бана. Мазурик Фирс. Нонка Бовари. Маганя. Хазик Аминь. Углич не стреляй. Лёша Три Тифа и Лёша Лужа. Тюпа Сарапульский. Наргиза с Агрыза. Все остались на полустанке Куранли.

Фенимор Купер. Ахма. Хамит Закрой Хайло. Зубатка Зейнаб. Жека с Ижевска. Хабиба Толстуха. Заморозь. Пинкертонец. Они остались на полустанке Биш-Тамак.

Козетта Кокс. Муса Кряшен. Троцкий на ша́ру. Глухая Нухрат. Иблис Меня тоже. Мокрец. Каюм Безглазый. Дёма с Костромы. Заусенец. Эти остались у Кок-Бека.

А Деев за это время принял в эшелон три десятка беспризорных. Если считать с теми, кого подсадил в Оренбурге, — то все пять.

У Жаман-Су, где заправлялись водой, образовалась у «гирлянды» пара оборванцев юного возраста. По всему, опытные скитальцы: еду не канючили, а по заведенному бродяжьему этикету уселись вблизи от штабного и красноречиво таращили голодные зенки — не на машиниста с помощником, а только на комиссара с начальником поезда. Деев и свистнуть не успел — залезайте к нам! — как уже сидели на тормозной площадке. В поезде холера, предупредил он. Лишь осклабились снисходительно: что же мы, холеры не видали? Под рваными шапками из меха обнаружилась у них яркая белобрысость, а в речи — отчетливое северное оканье.

На полустанке Кара-Тургай — заброшенном, как и многие в этому краю, — почудились Дееву какие-то звуки в пустом домике станционного смотрителя. Заглянул в разбитые окна, прошерстил задний двор и только в подполе обнаружил, наконец, трех бурых от грязи диких зверьков, что на поверку оказались двумя мальчиками и одной девочкой. По-русски не говорили, по-киргизски не понимали (для общения с местными Деев обычно привлекал сестру-башкирку, чей язык вполне напоминал киргизские и казахские наречия). Судя по огромным черным глазам под густейшими же черными бровями, почти сросшимися на переносице, были эти детки откуда-то с Кавказа. Деев забрал в эшелон и их.

— Нет! — уперся было фельдшер. — Мало нам холеры? Хотите всю заразу окрест собрать?

Деев и отвечать не стал, а только велел всем приемышам селиться в тендере, прямо поверх дров и угля, — до тех пор пока не истекут положенные медициной карантинные дни.

В Актюбинске ночевали, и Деев успел сбегать к местному детприемнику: всё пацанье, что куковало на улице в надежде проникнуть внутрь, забрал в «гирлянду». Было этих кукующих не менее дюжины. Большей частью имели азиатские глаза и широченные лица, так что Деев поначалу принял их за местных. Но киргизами оказались не все: был среди них и пришелец с монгольских равнин, и даже забредший откуда-то с далеких северных земель, о которых Деев и не слыхивал. Прав был оренбургский инспектор: вся Россия тянулась нынче в Туркестан, хлебный край.