«Если», 2016 № 02

Элли летит ночным рейсом. Всю дорогу до восточного побережья она таращится в иллюминатор на сплошное нескончаемое сияние, воображая людей внизу, и не сворачивается клубком. И не кричит.

И не зовет отца.

Выходя из такси в Санниленде, она расслаблена, как если бы отмахала десять миль на беговой дорожке. Ее окружают высотки, уходящие в небеса светящиеся решетки, блокирующие всякий вид. Двадцать тысяч стариков живут тут на тридцати акрах; такие комплексы можно найти в любом уголке страны. Здешние обитатели не думали о сбережениях. Они не могут оседлать волну технологии, чтобы катиться на ней много лет.

У Элли всегда будет работа. Жизнь, ради которой она трудилась, ярка и стабильна, это завидное личное будущее. Будущее, в котором она укроется от времени, эмоций и перемен.

Разозленная своими мыслями, она хватает чемодан и входит в вестибюль дома, где живет отец. На этаже хосписа посетители дремлют на стульях, храня бдительность. Перед дверью отцовской комнаты пахнет виски; она проходит мимо двух беседующих потрепанных мужчин в панамах. Внутри — разноцветные полоски света, тихая пирушка и саксофон Колтрейна, стенающий второй раз за сутки, и это уже не сон. Ее пальцы сгибаются; почти бессознательный рифф. Она замечает отца в шезлонге.

Его лицо, пугающе худое, наполовину залито мигающим синим светом. Бледная улыбка, пиво в руке. Она летит к нему:

— Папа!

Он моргает, ухмыляется. Вспышка необыкновенно синих глаз, и ей снова пять лет.

— Элли! Все-таки решила проведать старика, да?

— Я вытащу тебя отсюда.

— Боже правый, Элли. Мне колют морфий! Даже не думай вмешиваться.

— Не смешно. Расскажи о диагнозе подробнее.

— Гарантированная и долгожданная смерть. Похороны в океане. На освободившееся место придет молодежь, которой жить в радость.

— Ты поправишься.

Ее отец говорит мягко:

— Это хоспис. Четыре дня дозированного милосердия. Они знают, как его распределять. Никаких шприцов, трубок, аппаратов. Я проскочил эту стадию. Видимо, я заполучил то, что имею, давным-давно, когда мучал морских зверюшек вместо того, чтобы поехать домой к тебе. Все по-честному.

— По-честному? Я скучала по тебе, папа, само собой. Ты был мне нужен. Но все это не имеет отношения к тому, что ты решил умереть. Как тебя лечили?

Он пожимает плечами.

— Две инфузии в прошлом месяце. Стандартный набор. Не сработало.

— Ты не звонил.

Он говорит медленно, как если бы общался с ребенком, равно подчеркивая каждое слово.

— Я просто не хотел звонить.

Она осознает все разом: и его ужасное упрямство, и свое собственное. И открывает телефон.

— Что ты делаешь?

— Вызывают «скорую».

— Элли, Элли. Никто не станет за это платить. И куда, ты думаешь, они меня отвезут?

— В инфузионную клинику. Я заплачу.

— Даже у тебя нет таких денег.

— Мне тут предложили новую работу. Я о тебе позабочусь. Продам квартиру — она стоит немало. Мы сможем жить со столетками — красивый дом, интересные люди. Тебе понравится…

— Не решай за меня.

Она замечает, что его лоб блестит от пота. Ей немножко стыдно, но недостаточно, чтобы она остановилась. Она кричит:

— Ты старый дурак!

Он улыбается.

— Надеюсь. — Машет рукой. — Не обращайте внимания, это всего лишь моя дочь.

Болтовня возобновляется. Он спокойно продолжает:

— Элли, ты можешь думать, что я тебя не знаю, но это не так. Помнишь лето после колледжа, когда ты жила у меня и думала, чем бы тебе заняться? Да, мы были вместе недолго, но я знаю тебя как себя. — Он умолкает, чтобы сделать вдох. — Ты должна делать то, что тебя трогает, а трогает тебя твоя работа. Нынешняя работа. Что бы ты ни делала, каким бы диким мне все это ни казалось, у тебя получается. Не надо жертвовать работой ради меня. Я этого не хочу. Во-вторых… не перебивай, я быстро устаю. Я прожил прекрасную жизнь. Несмотря на нашу… трагедию. Я хочу жить только на моей лодке. Если ты сделаешь что-то без моего согласия, я никогда тебя не прощу. Я серьезно. И я не желаю снова испытать боль, пытавшую меня последние полгода.

— Я не дам тебе испытать эту боль! — К своему изумлению, Элли плачет. — Ты скрывал от меня свою болезнь. Ты не хотел, чтобы я тебе помогала. Зачем мне вообще жить, если я не могу помочь собственному отцу? Ты скорее умрешь, чем примешь мою помощь.

Она падает на кровать, прячет лицо, рыдает.

— Элли, посмотри на меня.

Она вытирает слезы его рукавом.

— Прости.

— Не надо. Последний раз я видел тебя плачущей, когда умерла твоя мать.

— Ты много чего пропустил. Праздники. Дни рождения. — Она слышит в своем голосе себя, но десятилетнюю: две недели с отцом на море, раз в году, и вот они снова заканчиваются.

— Честный удар. — Он делает паузу. — Все кончено. Океаны загрязнены, их не очистишь.

— Ты можешь помочь их восстановить! Ты…

— Это место, которое тебя так ужасает, — оно такое же, как все остальные. Другие даже хуже. Я ездил по миру. Сделал что мог. Я горжусь тем, что в мою честь назвали червя. — Он вздыхает, кашляет, смотрит Элли в глаза. — Я горжусь тобой. Твоя мать тоже тобой гордилась бы. — Еще одна долгая пауза; она ищет бумажный платок, высмаркивается, вытирает лицо. — Ты можешь кое-что для меня сделать.

— Что?