Читаем Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины полностью

Предполагая издать в «Посреднике» книжки против пьянства, Толстой просит лучших художников сделать для них иллюстрации. Его письмо к Репину открывает и заботу о выразительности изданий, и – не меньше – значение, которое он придает будущей работе: «Дорогой друг Илья Ефимович… Мне особенно живо напомнила вас голова безносой женщины на виньетке о сифилисе. Ужасное производит впечатление. И вот у меня к вам просьба, совет, предложение. У меня издаются уже книжки о пьянстве… И я все обдумываю книжечку об этом предмете. Вот мне и пришло в голову: чтобы вы нарисовали две вещи: одну картинку с виньетками, изображающую все формы и во всех состояниях пьянство, и другую маленькую на обертку книжки, которую я пишу, и третью общую для всех книжек нашего издания о пьянстве. Сюжеты и того, и другого, и третьего избирайте сами, но сделайте, чтобы это было так же страшно, сильно и прямо касалось предмета, как это вышло в картинке о сифилисе.

Мне последнее время нездоровится, и оттого долго не могу кончить о пьянстве статью, а хочется под корень взять. Вот огромной важности предмет. Поощрите меня…»

Глава 3

Первая ступень

Притяжение имени

Имя «Лев Толстой» и понятие «вегетарианство» давно неразрывно связаны. Всякое упоминание о вегетарианстве почти неотвратимо в качестве примера тянет за собой ссылку на Толстого. «Ни мяса, ни рыбы не кушал, ходил по аллеям босой», – строки, хоть не народной, но изначально потерявшей авторство песенки, сам факт появления которой не случаен.

Тому есть много объяснений. Голос Толстого звучал для миллионов людей стократ громче и убедительнее голосов других пропагандистов вегетарианской теории, которые сознавали неотразимость для миллионов людей авторитета великого писателя, постоянно указывали и кивали на Толстого как на главного своего единомышленника, а то и на учителя. Привлекательность проповеди Толстого состояла в том, что вегетарианство в ней наполнялось, наряду с гигиеническим, непременно еще и нравственным содержанием, определением нравственных путей справедливого переустройства мира.

Это нравственное начало – постоянное стремление усовершенствовать себя как частицу человечества, как призыв к человечеству усовершенствоваться – главное в движении самого Толстого к вегетарианству. Вегетарианство входит в его жизнь естественной частью общих нравственных поисков, нравственной системы, с годами все более им развиваемой и укореняющейся в нем.

«Не надо жить подробно»

Сергей Львович Толстой утверждает, что отец стал «убежденным вегетарианцем» с 1884 года, но тут же поправляет себя: «особенно вегетарианцем» Лев Николаевич сделался осенью 1885-го.

Но нужно отделить убежденность Толстого в необходимости вегетарианства от его повседневной жизни. Преследовавшие его всю жизнь заболевания желудка и печени, навязчивые настояния Софьи Андреевны, убежденной в том, что вегетарианство наносит непоправимый вред здоровью, требования врачей соблюдать назначенную ими диету – принуждают его подчас возвращаться к общему столу. «Был бульон», «ем мясо» – обычно огорченно признается он в дневнике и письмах: «Опять закусил удила, не ест мяса», – возмущается в своем дневнике и письмах Софья Андреевна. К тому же понятие «вегетарианство» Толстой в разную пору очерчивает по-разному: от неупотребления только мясной пищи до отказа даже от молока и яиц.

И еще. Насколько дорого для Толстого убеждение, настолько нестерпима для него мертвая буква, догма. Его последний секретарь В.Ф.Булгаков подтверждает: «Лев Николаевич вообще не был педантом в применении своих взглядов в мелочах обыденной жизни… Помню, меня, как вегетарианца, несколько шокировало, когда иной раз за обедом я замечал (или, вернее, старался не замечать), что Лев Николаевич макал кусочек хлеба в соус от сардин и ел».

Станиславский рассказывает, как в молодости оказался однажды за общим обеденным столом с Толстым:

«В это время подавали жаркое.

– Лев Николаевич, не хотите ли кусочек мяса? – дразнили взрослые и дети вегетарианца Толстого.

– Хочу! – пошутил Лев Николаевич.

Тут со всех концов стола к нему полетели огромные куски говядины. При общем хохоте знаменитый вегетарианец отрезал крошечный кусочек мяса, стал жевать и, с трудом проглотив его, отложил вилку и ножик:

– Не могу есть труп! Это отрава! Бросьте мясо, и только тогда вы поймете, что такое хорошее расположение духа, свежая голова!»

Веселый тон мемуарной записи передает настроение, царившее за столом, которое охотно поддерживал Толстой. Ему не свойственен угрюмый фанатизм, и он отчаивается, если замечает его в тех, кто следует за ним. Когда кто-то из единомышленников упрекнул Толстого за то, что он, безотчетно хлопнув себя ладонью по лбу, убил комара («живое существо»!), он задумался, потом ответил: «Не надо жить подробно». В вегетарианстве для него важны не подробности, и само вегетарианство для него не подробность жизни. «Вегетарианство, если только оно не имеет целью здоровье, всегда связывается с высоко нравственными взглядами на жизнь», – вот где суть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное
Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное