Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины

«Обедаю я дома»

«Ко всем грехам приводит человека потворство похотям тела, и потому для борьбы с грехами человеку нужны усилия воздержания от поступков, слов и мыслей, потворствующих похотям тела, т. е. усилия отречения от тела», – записывает Булгаков одно из основных положений в книге очерков мировоззрения Толстого.

Среди «грехов излишества» самый распространенный, самый простой и оттого зачастую даже и неприметный – грех объедения. Между тем именно объедение обычно дает начало лености, половой похоти, иным плотским устремлениям, прямо или опосредованно ведет к подчинению души своему телу. Зато и самый простой, самый распространенный путь к воздержанию – через воздержание в еде. Путь этот также наименее приметен при желании по нему следовать, так как опирается на традицию поста, знакомую едва ли не всем религиям и принятым у разных народов обычаям. «По всем учениям стремление к воздержанию начиналось с борьбы с похотью обжорства, начиналось постом», – пишет Толстой.

То, что впоследствии станет частью учения, системой питания, составившей часть общей системы жизни, начинается в молодости с побуждений души и совести, подсказывавших – в итоге раздумий и в русле традиций – воздержание как одно из средств улучшения себя. В уже известных нам «правилах», намечавшихся для себя в юности и молодости, провозглашается воздержанность, умеренность в пище и питье, простота стола.

В холостые годы простота привычек, которых держится Толстой в быту, особенно деревенском, распространяется и на еду. Совсем молодым, приехав в Москву с намерением «попасть в высокий свет», он сообщает тетеньке в Ясную Поляну: «Обедаю я дома, ем щи и кашу и вполне доволен; жду только варенье и наливку и тогда будет все по моим деревенским привычкам».

Пристрастие к простой пище сохранится у Толстого на всю жизнь и особенно усилится в последние ее десятилетия, когда вызывается не только побуждениями ума и чувства, но и устремлением к идеалу. Из Ясной Поляны докладывает жене в Москву: «…Поел я капусты на ночь. И такой капусты, как у Марьи Афанасьевны <няня в доме Толстых> нет нигде на свете… И нынче с удовольствием позанялся. Хотя мало, но толково, так что испытываю давно неиспытанное чувство, что заработал хлеб. А хлеб отличный – щи зеленые, солонина и опять капуста с квасом». Некоторое время спустя пишет жене уже из Москвы в Ясную: «Обедали мы вчера дома… Щи, каша, и говядина из щей, и арбуз». И следом: «Обедали мы дома. Василий готовит нам щи» <Василий – дворник при московском доме>.

Не станем преднамеренно излишне упрощать или опрощать описание стола Толстых. Сохранилась, к примеру, тетрадь Софьи Андреевны с кулинарными рецептами, заполненная, правда, в основном до середины 1870-х годов, то есть до того, как Толстой начал усиленно разрабатывать свое учение и придерживаться его в жизни. В тетради немало рецептов, требующих кулинарного умения, и даже деликатесных блюд, но письма и дневники хозяев Ясной Поляны, свидетельства мемуаристов, уцелевшие также в архиве листы меню обедов и завтраков, ежедневно составляемых Софьей Андреевной, подтверждают, что обычно Толстые едят не роскошествуя, часто – совсем просто. Софья Андреевна помечает в дневнике: «Велели подать себе редьки тертой и квасу и ели». Или – семейный вечер вдвоем: «Вечером играли в 4 руки трио Моцарта; Левочка ужинал… Я пила чай, ела кислую капусту».

Едва ли не главная пища детей – гречневая каша с молоком. «А когда няня на кухне не находит гречневой каши, то она крошит в молоко ржаной хлеб и кормит нас этой незатейливой похлебкой», – вспоминает Татьяна Львовна.

Конечно, к приезду званых гостей (иной раз и для себя) заказывали жаркое из рябчика или тетерева, готовили дичь (тем более, что долгое время одно из главных увлечений Толстого – охота); в необходимых случаях, как полагалось, появлялись на столе фрукты и шампанское; на Рождество готовили индейку и подавали пылающий голубым огнем ромовый пудинг (кушанье, появившееся в доме вместе с гувернанткой-англичанкой), но – опять же не будем ни упрощать, ни опрощать – праздничный стол, когда собирались свои, домашние, привычно незатейлив. Софья Андреевна перечисляет именинные блюда: пирог, гусь, чай с кренделем.

Опыт самой строгой диеты

Осенью 1865-го он пишет доктору А.Е. Берсу, отцу Софьи Андреевны: «Есть в Петербурге профессор химии Зинин, который утверждает, что 99/100 болезней нашего класса происходит от объедения. Я думаю, что это великая истина, которая никому не приходит в голову и никого не поражает только потому, что она слишком проста».

Он переживает как раз один из периодов ослабления творческой энергии, на которые отзывался обычно резким ухудшением душевного и телесного состояния: «Не могу работать – писать, всё мне скучно и все мне скучны, говорил я сам себе, лучше не жить». Открывшаяся истина подвигает совсем было отчаявшегося Толстого сделать над собой опыт самой строгой диеты».