Если честно

Вскоре у нас обоих стали возникать проблемы с работой – фриланса на жизнь стало не хватать. Ева уговаривала меня устроиться куда-нибудь, на что я столь же упорно отвечал, что не умею проходить собеседования, а даже и получив работу, не смог бы долго оставаться в штате, поскольку плохо лажу с людьми.

– Уверена, у тебя получится найти нормальную работу, если ты попытаешься хорошо себя вести, – сказала она. – Ты ведь умеешь быть абсолютным очаровашкой.

– Потенциальным работодателям обычно так не кажется, – ответил я.

В конце концов ей все это надоело, и она сказала мне:

– Да разберись ты хоть как-нибудь уже с этой проблемой наконец! Придумай что-нибудь!

И вот, впервые с тех пор, как я только переехал в Нью-Йорк четыре года назад, я стал искать постоянную работу.

У меня на тот момент уже имелся некоторый опыт работы с детьми, иногда я даже ходил на занятия младшеклассников со своей укулеле и сочинял вместе с ними песенки. Плюс у меня в портфолио имелось некоторое количество книг для детей и подростков, написанных мною в рамках программы по ликбезу, работы «литературным призраком» и прочих подработок. Пара друзей сумели свести меня с людьми, которые занимались музыкой в школах.

Один из моих знакомых пригласил меня для проверки поработать пару дней его ассистентом в детском саду. Надо сказать, мне безумно нравилось наблюдать за социальными взаимодействиями этих трех-четырехлетних ребятишек. Как-то раз тот мой знакомый разнял двух дерущихся мальчишек и задал им простой вопрос: «Что здесь происходит?» Ни тот, ни другой так и не смогли толком ответить. Впрочем, на такой вопрос редко могли вразумительно ответить даже взрослые люди. Дети, к слову, быстро успокаивались, если их выслушать; они достаточно охотно рассказывали о своих чувствах и им нравилось, когда их кто-то слушает, даже если сказать было особо нечего. С музыкой, однако, все вышло куда печальнее. Детям выдавали барабаны, ксилофоны и игрушечные фортепиано, а те принимались немелодично бренчать на них и стучать, и ни один из них не был способен связать хоть две подходящие ноты вместе. Учитель музыки фальшиво пел, перекрикивая всю эту жуткую какофонию. Словом, музыкой это было назвать сложно.

Проработав там несколько дней, я пришел на собеседование с завучами и рассказал им обо всех своих наблюдениях и о своих соображениях на тему занятий музыкой.

– Всего-то нужно выдавать детям подходящие друг другу инструменты, настроенные в одной тональности, – посоветовал я, – И тогда у них сразу станет получаться что-то хоть отдаленно похожее на музыку. Если все хорошо рассчитать, то будет даже вполне приятно для слуха.

– Интересно, – ответили мне. Обычно это слово в таких ситуациях используется людьми для обозначения полного отсутствия у них интереса к происходящему.

– Правда, сделайте так, как я посоветовал, – сказал я женщине, которая проводила собеседование. – Вне зависимости от того, возьмете вы меня на работу или нет.

– Мы подумаем, – ответила она, подразумевая, что она и не подумает подумать, и вообще, дескать, «проехали».

Но вместо того, чтобы забыть обо всем этом, я упорно пытался понять, чем ей не понравилось мое предложение.

– Дело в стоимости новых инструментов? Наверняка вы сможете подыскать что-нибудь недорогое.

– Нет, уверяю вас, с финансированием у нас все в порядке, – ответила она.

– Значит, это принципиальная позиция? – сделал вывод я[69]. Она взглянула на меня так, словно я ей нахамил.

– Дело так-то не во мне, – добавил я. – Просто нужно, чтобы у детей остались приятные впечатления от первых занятий музыкой. На данный момент у них откладывается в памяти только какофония – это вряд простимулирует их заниматься музыкой в будущем. Вы даете им ненужные уроки безнадежности.

Короче говоря, меня не взяли.

Во втором детском саду, куда я подал заявление, меня на собеседовании встретила веселая розовощекая и седовласая женщина в костюме. В каждой из комнат вокруг пели или ставили импровизированные спектакли хорошо одетые дети. Молодые и заинтересованные учителя читали вслух ахающим и смеющимся ребятам. Стены были украшены милыми детскими рисунками и комиксами. Единственной моей претензией к этому чудесному заведению было то, что предназначалось оно исключительно для детей с весьма обеспеченными родителями.

– Вот бы все детские сады были такими, – сказал я той женщине.

– Спасибо, – поблагодарила она, не поняв моего намека.

– В смысле, вот бы государственные детские сады были такими, – пояснил я. – Не только частные.

– Спасибо, – повторила она, все так же не понимая истинного смысла моих слов.

Изначально я подавал заявления лишь потому, что мне требовалась постоянная работа, чтобы успокоить Еву, но идея проводить занятия музыкой с детьми меня не на шутку заинтересовала. Я действительно хотел получить эту должность.

Я проследовал за той женщиной в тускло освещенный лампой дневного света конференц-зал, где за вычурным массивным деревянным столом сидели, ожидая меня, трое человек в дорогих костюмах. Увидев меня, они тут же уставились на мой футляр с укулеле.