Эссе о развитии христианского вероучения

Евсевий представляет нам этот характерный признак Католичества в цитате из своего повествования. «Эти попытки, — он говорит, упоминая о действиях врага рода человеческого, — надолго не помогали ему, Истина все более укреплялась, и, по прошествии времени, засияла при более ярком свете дня. Ибо замыслы противников были тотчас же уничтожены в самой своей чрезвычайной стремительности, одна ересь за другой представляла свою собственную новизну, а прежние образцы всегда распадались и пропадали впустую, по-разному в разнородных и разнообразных формах, а сияние Вселенской и единственно истинной Церкви продолжалось, возрастая и расширяясь, но всегда в одних и тех же вещах и одним и тем же образом, озаряя весь род греков и варваров величественностью, простотой, благородством, рассудительностью и чистотой своего божественного управления и философии. Таким образом, клевета против всего нашего вероучения умерла в свое время, и продолжилось только наше установление, наивысшее среди всех, и признанное выдающимся в величественности и разумности богословских и философских доктрин, таким образом, что никто с этого дня не рискует бросить какой-либо низменный упрек нашей вере или какую-либо клевету, как это было в одно время привычно для наших врагов». [Примечание].

7

Псалмопевец говорит: «Мы вошли в огонь и в воду, и Ты вывел нас на свободу»[388]

; и невозможно представить себе испытания более жестокие и более разнообразные, чем те, из которых Католичество вышло неповрежденным, как из Египетского моря или из Вавилонской печи. В первую очередь, это были жестокие гонения языческой Империи в ранние века, затем внезапное обращение Империи в Христианство, свобода христианского вероисповедания, развитие cultus sanctorium[389] и принятие Монашества в церковную систему. Затем последовало нашествие варваров и оккупация ими orbis terrarum

[390] с севера, а сарацинами — с юга. Тем временем, тревожная и длительная дискуссия по поводу Воплощения нависала, подобно какой-то ужасной болезни, над вероучением Церкви. Затем пришло время беспросветной тьмы; а в дальнейшем произошли две великие битвы, одна с материальной силой, другая с интеллектом мира, окончившиеся в установлении церковной монархии и теологических школ. И наконец, произошли великие изменения, явившиеся результатом дискуссии шестнадцатого столетия. Мыслимо ли, чтобы какая-либо из тех ересей, которыми изобилует церковная история, могла бы пройти хоть через сотую долю этих испытаний и вышла бы из них почти такой же, как была прежде, как Католицизм? Могло ли такое богословие как арианское пройти через схоластическое состязание? Или Монтанизм мог ли выдержать овладение миром без впадения в кризис и слабость? Или могла ли неразумная система Манихейства, как религия, избежать разоблачения, вступив в противоречие с варварами или с феодальной системой?

8

Подобный контраст обнаруживается в соответствующих результатах и истории развития определенных важных принципов или обычаев, которые представлены в Католической системе и наблюдаются в действии в других местах. Когда система действительно испорчена, мощные агенты развития, которые применяют к ней, лишь увеличивают это искажение и приводят ее более быстро к концу. Они поощряют противоестественное; она запускает свою мощь и умирает в некотором памятном акте. Совсем другой была история Католицизма, когда он сам находился среди таких страшных влияний. Он нес и был в состоянии нести принципы или доктрины, которые в других религиозных системах быстро вырождаются в фанатизм или неверие. Это можно было бы очень подробно показать в истории развития аристотелевской философии внутри Церкви и вне ее, или в истории Монашества, или мистицизма, — не в том, в чем не было сначала конфликта между этими мощными и неупорядоченными элементами и богословской системой, в которую они входили, но в том, что закончилось победой Католицизма. Богословие Святого Фомы, более того, Церковь его эпохи, построена на этом самом Аристотелизме, который ранние Отцы Церкви осуждают, как источник всех ошибочных мнений, и в частности, мнений арианской и монофизитской ереси. Аскетические упражнения, столь благодатные у Святого Антония, столь проникновенные у Святого Василия и столь величественные у Святого Германа, становятся лишь меланхолическим и мрачным суеверием даже у самых благочестивых людей, которые отрезаны от Католического вероисповедания. И пока самая высокая набожность в Церкви является мистической, а созерцание характеризует наиболее одаренных Святых, нам не нужно заглядывать глубоко в историю современных сект, чтобы найти доказательства крайностей в поведении или заблуждений в вероучении, к которым были обычно приведены их мистики, которые хвастались обладанием исправленной истиной и отвергали то, что они называли искажениями Католицизма.

9