Эстетика бродяг

– Ну что, тупые ленивые упыри, – каждый день повторял Белов, – не хотите работать, а хотите деньги получать. Да мне от вас больше убытка, чем пользы.

В огромной четырехэтажной квартире на Остоженке, где собирался поселиться молодой брокер, который не имел семьи, но уже выстроил детский этаж и необъятную спальню, на стене которой орнамент Белова повторял узор из спальни царя древней династии Урук, один из молодых подсобником тронулся умом. Когда узнал, что орнамент и витраж на кухне стоят, как две его квартиры на Алтае, где он бросил семью, жену и двух детей, ради работы в столице.

Всякого я насмотрелся и решил держаться подальше от такой нервной работы, а также от Мумика и Ракеты, готовых, как Антоний и Клеопатра, если что пойдет не так, порешить себя и окружающих. Конец дружбе нищебродных народов, думал я, снова давя диван и мысленно поплевывая в потолок.

− Ты почему не ходишь на работу? – спрашивала Даша.

Зная о её впечатлительности, я почти не рассказывал о своих старых дружках и связях. Я любил её, как любят свою руку или ногу. Она была настолько близка, что я мог это почувствовать, только потеряв.

− Убирайся! – сказала Даша на третий день моего лежания. – И пока не найдешь работу, даже и не думай валяться. А лучше обои поклей или покрась что-нибудь!

Прошла неделя. На ватных от усталости ногах я стоял у книжных полок магазина «Москва», не имея ни копейки, с одним желанием – отогреться. И тут позвонила Таня Сатинова.

− Хочешь работать в газете «Спасатель»? – спросила она.

− Грузчиком?

− Редактором.

− Я никогда не работал редактором.

− Надо же когда-то начинать.

− И то верно. Что нужно делать?

− Читать и редактировать чужие тексты.

− Годится.

Через день я пил кофе в редакции газеты «Спасатель», преданно улыбаясь главному редактору с чудной русской фамилией Умнов. Невысокий, рыжеватый и лысый, он походил на молодого, доброго и внимательного Владимира Ульянова, решившего отдать лучшие годы не революции, а спасателям. Я сразу понял, что фамилия главного редактора – не псевдоним.

− Нужно самому быть спасателем по жизни, чтобы понять спасателей, − объяснял Умнов специфику газеты. – Спасатели, они, вроде бы, обычные люди, но это люди, которые просто не могут быть равнодушными в экстремальных ситуациях. Конечно, крыша у них от этих экстремальных ситуаций съезжает совсем не по-детски.

Я понимающе кивал, на самом деле, плохо понимая, почему у спасателей едет крыша.

Через две недели я кивал с полным пониманием. Читая ежедневные вести с полей сражений жизни, я дивился её неумолимости и бессмысленности. У меня замирало сердце от историй, собранных для нашей газеты. Позавчера в Иркутске под лёд провалились два первоклассника, их отцы, бросились спасать и утонули вместе с детьми. А вчера девочка осталась дома одна и не открывала вернувшимся из магазина родителям, у девочки было что-то неладно с сердцем, и отец, не вытерпев, полез через соседский балкон, упал и разбился насмерть, а девочка просто спала.

Поработав с месяц в газете, я понял не только спасателей, но и Спасителя. «Быть добру!» − второй тост спасателей, ну и Спасителя тоже.

Даша очень радовалась за меня, вернее, за наше будущее. Всё устраивалось, как нельзя лучше. Это были одни из самых светлых страниц моей жизни. Я занимался, чем хотел, любил и был любим. Даже ссоры на время показались чем-то милым и вполне уместным. Жалко, что в жизни кончается не только плохое, но и хорошее.

Камень, брошенный в пропасть, не найдет дорогу обратно. Ничего удивительного, что меня разрывало. С одной стороны приличная работа и дом, с другой уходящая в облака дорога. Сомнения начинались там, где пересекались покой и разброд. А пересекались они в Даше, она хотела детей и мужа с устойчивой психикой. Я же хотел невозможного и не знал, как быть.

Решилось само собой. В борьбе за контроль над финансированием из МЧС учредители газеты низвергли Умнова, а на его место пригласили некоего чернявого хитровы*банного мистера Чучко, державшего себя так, словно он был проездом из преисподней. Что ни говори, а Фабр д'Оливье тонко стебанулся, измерив в омах величину сопротивления тупых умов. У тех, кто отправил в отставку Умнова, Фабр даже измерять бы не стал, с ними и так всё было ясно.

Моя работа теперь заключалась в том, чтобы угадать, когда же попрут и меня. Мне снились странные сны. Один раз я видел корабль, налетевший в шторм корабль на скалу, как на картине Беллевойса «Гибель корабля». Мокрый я стоял на берегу и вслушивался, как трещит по швам обшивка корабля. В другой раз приснилось, что я женат, у меня растет сынишка. Всей семье мы сидели у огромной благоухающей самогоном печки, как на полотне Уилки «Тайная ирландская винокурня».

Кто из нас не стремился к вечности, балансируя на грани реальности с невозмутимым видом факира и фокусника? Кто не ползал на брюхе, вынюхивая следы любви и свободы? И даже если не было никакой надежды, каждый находил свой волшебный сон, где светлые очертания рая заботливо отпускали грехи.